Он по-прежнему ухмыляется, но взгляд его становится пристальным, испытующим. Словно проверяет что-то, словно ответ на этот вопрос – нечто гораздо большее, чем кажется на первый взгляд. Хаффлпафф или Гриффиндор? Не выйдет.
– Ни то, ни другое, – коротко говорю я. – Мне просто неинтересно, что бы это ни было. Если у Ремуса есть свои тайны, то, вероятно, есть и серьезные причины, чтобы не доверять их мне. У всех есть свои секреты, профессор – что вовсе не означает, что до них непременно надо докапываться, как это делаете вы.
Ухмылка Снейпа превращается в оскал.
– Ах вот оно что. Полагаете, что если не будете совать нос в чужие секреты, то другие оставят в покое и ваши собственные тайны, так, Поттер?
– Разумеется, нет, – фыркаю я. – Ведь всегда найдется тип вроде вас, которому отчего-то кажется, что он должен знать все и обо всех. Но я не такой, профессор. Поэтому если у Ремуса есть какой-то секрет от меня, то пусть он и дальше остается секретом, я не против.
– Тем хуже для вас, – говорит Снейп, и его голос звучит почти безразлично, когда он добавляет: – С таким взглядом на мир вы закончите так же, как и ваш отец, слишком уверенный в своих друзьях, чтобы даже думать о предательстве одного из них.
Он произносит это как бы между прочим, но на меня его слова оказывают эффект разорвавшейся бомбы. Мой шок, вероятно, слишком очевиден, потому что Снейп вглядывается в мое лицо очень пристально, и Мерлин знает, не читает ли он в моих глазах что-то такое, что я долгие годы хоронил глубоко в себе. Но его слова бьют, и бьют больно – впервые за все то время, что Снейп пытается задеть меня за живое. И дело даже не в том, что небрежно брошенная фраза воскрешает в моей памяти давно похороненные воспоминания о предательстве Питера Петтигрю и заточении Сириуса, о проклятых двенадцати годах из прошлой жизни, которые могли бы стать подарком для нас обоих – Сириуса и меня – но вместо этого стали адом. И не в том, что Снейп, в сущности, прав: Джеймс Поттер был глупцом, столь беззаветно доверяя своим друзьям.
Все дело в том, что здесь всего этого даже никогда не происходило. А в таком случае, Снейп просто не может знать этой истории, так ведь? Эта мысль заставляет меня справиться с эмоциями. Снейп проверяет меня, только и всего. Неважно, что ткнув пальцем в небо, он вдруг попал в самую точку – он не может знать ничего о моем прошлом. Никто не может.
– О чем вы говорите, Снейп? – я спрашиваю это с тем же безразличием, что и Снейп минуту назад. – Мой отец погиб в аврорском рейде. Это был всего лишь несчастный случай, никто не предавал его.
– О да, как же еще может считать мальчишка-сквиб вроде вас, и понятия не имеющий о жизни Магического мира? – с удовлетворением протягивает он. – Вы в самом деле полагаете, что жалкая горстка волшебников, претендующих называться Темными магами, может почти без остатка уничтожить целую прекрасно подготовленную аврорскую группу?
Я пожимаю плечами:
– Не имею понятия, может или нет. Вообще-то, ответ напрямую зависит от того, что такое Свитки Мерлина, и на что они способны в действии. Вы так не находите?
На мгновение лицо Снейпа застывает в маске удивления, но почти сразу же ему на смену приходит подозрительность.
– Откуда вам известно об этом артефакте, Поттер? – резко спрашивает он. Так же резко, как и Ремус в тот раз, когда я упомянул при нем заклятие Империус. Однако на этот раз мне нет нужды лгать.
– Читал о них в старых газетах. Я, знаете ли, в некотором роде интересовался событиями, которые привели к смерти моего отца. В статьях Свитки Мерлина упоминались всего раз или два, вскользь, и я так и не смог найти ни чего о том, как они действуют.
– Может, и так, – произносит Снейп, окинув меня еще одним подозрительным взглядом. – Как бы там ни было, Свитки Мерлина ни при чем: те волшебники так и не сумели использовать их в полную силу. Один из дружков Поттера оказался предателем и подставил его, в результате чего несчастный идиот сдох, а заодно утянул с собой большую часть своей группы. А вы, верно, воображали, что там имела место какая-то героическая история, Поттер? Что ж, жаль разбивать ваши идеалистические представления. Но знаете что? – продолжает он с необъяснимой злобой. – Вы закончите так же, как и он. Со всем вашим глупым позерством и жаждой славы, наглостью и дерзостью, и с вашей смешной доверчивостью – вы закончите точно так же. Как и ваш отец, вы – всего-навсего жалкая, никчемная ошибка природы, которая отчего-то смеет воображать себя пупом земли.
После этой ядовитой тирады между нами повисает тишина, звенящая и враждебная, как натянутая тетива лука. У меня немного кружится голова, будто земля уходит из-под ног, и с этим ощущением совершенно не вяжется циничная и несколько отстраненная мысль, что отец, видно, мастерски умел выбирать себе друзей, раз уж они так и норовили подвести его под Аваду.
Я позволяю себе прикрыть глаза – секундная слабость, помогающая снова собраться с силами, – а затем ухмыляюсь, словно сказанное ничего не значит для меня, и перехожу в наступление:
– Знаете, Снейп, вы просто великолепны в оскорблениях. Держу пари, вы у каждого знаете такую мозоль, наступив на которую, можно заставить человека выть. И, наверное, во всем Хогвартсе нет ни единого студента, которого вы не смогли бы при желании довести до точки, даже не прибегая к вычитанию баллов. Но вот со мной не выходит, верно? Хотите знать, почему?
Снейп смотрит на меня с насмешливой снисходительностью и весь его вид выражает прямо-таки оскорбительную незаинтересованность – из чего я делаю безошибочный вывод, что он просто умирает от любопытства.
– Вы не видите меня самого, – напрямую заявляю я. – И никогда не видели.
Я не знаю, с каким из Снейпов говорю на этот раз: с тем, что стоит сейчас передо мной, выплескивая потоки ничем не заслуженной ненависти и которого я даже не знаю по-настоящему, или со Снейпом из моего прошлого – тем самым Снейпом, которого я клялся убить, потому что так никогда и не простил ему смерть Дамблдора. Смерть, которая тоже каким-то образом оказалась фальшивкой. Но это не имеет значения, потому что мои слова имеют отношение к ним обоим.
– Не мели вздора, мальчишка, – фыркает он. – Я вижу тебя насквозь. Я вижу, что ты несдержан, дерзок и глуп. И так жаждешь отличаться от других, что готов придумывать сомнительные истории о своих подвигах, будучи даже ничтожнее, чем последний хаффлпафец. А еще я вижу, что ты скрываешь что-то от Дамблдора, и собираюсь выяснить все твои тайны. Ты можешь по-прежнему делать вид, что тебя это нисколько не волнует, но меня этим не провести, Поттер. Как я сказал, я вижу тебя насквозь.
Я потираю виски, ощущая неожиданную усталость, а этот разговор вдруг совершенно перестает меня занимать.
– Нет, конечно же, нет. Вы видите лишь то, что хотите видеть, – говорю я, с удивлением понимая, что такое положение вещей отчего-то задевает меня гораздо больше, чем должно бы. – Вы видите Джеймса Поттера, молодого, самовлюбленного гриффиндорского задиру, полагающего, что ему принадлежит весь мир. Причем находите это возмутительным – а в особенности то, что он действительно получал все, что хотел, с завидной легкостью. Вы видите мальчика, который так легко достигал желаемого, что никогда ничего по-настоящему не ценил. Мальчика, не знавшего потерь, и сожаления не знавшего тоже. А вы – вот незадача – так и не успели сказать ему, что он всего лишь самовлюбленный подонок, заслуживающий однажды лишиться всего, что досталось ему так легко и что он никогда не ценил, включая собственную жизнь. Вы так и не успели сказать ему, каким неудачником он на самом деле оказался – он умер прежде, Снейп.
Но едва договорив это, я понимаю, что не прав – точнее, не до конца прав. Что за странной антипатией слизеринского декана кроется нечто гораздо большее, чем старая вражда с моим отцом. Что ненависть и презрение этого Снейпа намного сильнее и глубже, чем того, которого я знал когда-то. Потому что тот Снейп, конечно же, задумался бы о том, насколько честно изводить мальчишку, который по служебным причинам находится в его подчинении, даже если этот мальчишка – Гарри Поттер. Он мог снимать баллы или выставлять меня полным придурком перед классом, но его слова всегда были вызваны конкретными действиями с моей стороны, и ни разу он не нападал на меня с такой яростью и ожесточением, с такой непонятной, слепой и бессмысленной жестокостью, как сейчас.
Вот почему Снейп так настойчиво подсовывает мне аконитовое зелье, тупо думаю я. Он знает о том нападении оборотня в лесу. Он считает, что я возненавижу Ремуса – единственного человека во всем Хогвартсе, который по-настоящему многое для меня значит – если узнаю, что он оборотень. Снейп хочет насолить этим и мне, и Ремусу. Я ненавижу их обоих – так он сказал Дамблдору в начале года, и я, наверное, просто недооценил истинную силу его неприязни. Эта мысль странно обескураживает. Потому что, конечно же, у Северуса Снейпа, каким его знал я, куда больше поводов ненавидеть Гарри Поттера – победителя Волдеморта, Мальчика-Который-Выжил и героя Магического мира, из года в год вляпывающегося в сумасшедшие истории, нежели никому неизвестного сквиба.
Вот только это совсем не тот Северус Снейп, которого я знал.
С этой мыслью и поднимаю глаза и смотрю прямо на Снейпа, впервые с тех пор, как Дамблдор привел меня в Хогвартс, смотрю на него самого по себе, не замутненного образом моего старого профессора зелий, который снимал баллы с Гриффиндора и назначал несправедливые отработки, который рассказал когда-то Темному лорду о подслушанном пророчестве и произнес «Авада Кедавра» на вершине Астрономической башни. И на миг сердце у меня сжимается, как от дурного предчувствия, потому что в его глазах столько глухой, черной ярости, что под этим взглядом хочется отшатнуться. И мысль, та самая мысль, то и дело всплывавшая на кромке сознания, будто что-то чудовищно не так между мной и Снейпом, наконец обретает завершенность: этот Северус Снейп искренне, глубоко и безоговорочно ненавидит Гарри Поттера и даже пальцем не пошевелил бы, представься ему однажды возможность спасти мою жизнь. И вот это совершенно не укладывается у меня в голове, потому что Снейп никогда не ненавидел меня настолько. Даже после той шутки Мародеров, которая едва не стоила ему жизни, а Ремусу – свободы, даже после того, как Джеймс Поттер заставил Снейпа болтаться вниз головой на берегу озера перед всей школой, а его сын увидел это воспоминание в мыслесливе, его глаза не горели такой непримиримой ненавистью. А это означает, что здесь, в этой вселенной, было что-то еще, вероятно, что-то намного худшее, но мне остается лишь гадать, касается ли это Джеймса Поттера, или же дело во мне самом.
http://tl.rulate.ru/book/36380/794559
Готово:
Использование:
