Готовый перевод Sui Yu Tou Zhu / Бусины из битого нефрита: Глава 7. Промолчав, этот человек бы скончался

Цзи Шенью не ожидал, что одноклассники пригласят его развлечься. Он вышел раньше обычного, прихватил с собой немного личных денег, привезённых из Янчжоу, чтобы всех угостить. На самом деле, у него также были близкие друзья в Янчжоу, но, когда учитель ушёл из жизни, а шиму выгнала его, встал вопрос поиска нового дома, так что мысли об утере дружеских связей отошли на второй план.

Большую часть дня он шатался с парочкой одноклассников. Они вместе смотрели фильм, бесцельно ходили по университету и носились по незнакомым улицам ... Когда в полдень все пошли в столовую, Шенью молчал и просто слушал, как другие обсуждают класс или школьные мелочи, посмеивался, если слышал что-то забавное. В конце одноклассники попросили у него списать домашнее задание, он без раздумий согласился.

Стоило выйти из заведения под палящее солнце, как все задумались о том, что делать дальше. Староста класса зевнул и пригласил всех пойти к нему домой поиграть в карты. Цзи Шенью не любил играть в карты. Он спросил:

— Почему бы нам не пойти в музей?

Все посмеялись так, как будто сочли его сумасшедшим, и даже назвали Шенью древним. Тот мог лишь замолчать и больше не высказывать своё мнение. В этом старом городе, в котором много достопримечательностей, памятников старины и бывших домов знаменитостей, больше всего хотелось попасть в музей.

Цзи Шенью не смог убедить всех согласиться с его предложением, но ему и не хотелось потакать желаниям других. Поэтому все пошли к старосте, чтобы поиграть в карты, а он поехал домой на автобусе. Путь был дальним, Шенью снова чуть не заблудился.

Выйдя из автобуса, он побрёл по обочине, солнце палило, поэтому решил продохнуть под деревом, недалеко от дома. Цзи Шенью прислонился к дереву и заметил такси, а затем увидел, как из него вышли Дин Кейю и Дин Эрхе. Возможно, они вернулись из лавки «Резьба по нефриту».

Два человека, занятые разговором, уже подошли к двери дома, и Цзи Шенью громко крикнул «Шигэ», чтобы догнать их. Он хотел спросить, что делать с задачей, которую перед ними поставил мастер. Дин Ханьбай не позволил им прикасаться к розовому кварцу, будут ли они заново выбирать материал.

Дин Эрхе первым повернулся, но не откликнулся. Затем обернулся Дин Кейю и ответил:

— Тебя не было дома, и в лавку помогать ты не пошёл, развлекался весь день?

Было около двух часов дня, даже чуть больше, Цзи Шенью вспотел:

— Я гулял со своими одноклассниками, думал, что они меня не запомнят.

Он улыбнулся и объяснил, что был счастлив, так как одноклассники запомнили его, но вопреки ожиданиям Дин Кейю проигнорировал это:

— Зачем ты нас только что звал?

Цзи Шенью был ошеломлён и, наконец, почувствовал, что эти два шигэ относятся к нему холодно, поэтому успокоился, спрятал улыбку и учтиво спросил:

— Розовый кварц больше нельзя использовать, а мастер в последнее время занят, мы всё-таки будем гравировать?

Дин Кейю сказал:

— У тебя всё ещё хватает наглости говорить о кварце. Если бы не твоя болтливость и попытка разъяснить, стал бы старший брат ругать нас? Это дело отца и сына, зачем ты нас втянул?

Дин Эрхе за всё время не проронил ни слова, однако и не вмешивался. Цзи Шенью не ожидал, что по прошествии стольких дней, здесь на него так нападут. Он ответил:

— Я не ожидал, что старший шигэ скажет подобное, приношу свои извинения.

— Не стоит.

Дин Кейю не выказал снисхождения.

— Конечно, вы* не ожидали. Вы — пятый**, подобранный дядей. Когда ворота закрыты, мы все одна семья, а остальные люди дураки.

*Уважительное обращение.

**Пятый среди братьев.

Цзи Шенью смотрел, как собеседник уходит, все слова, брошенные Кейю, душили. Дин Эрхе ничего не говорил, но обращённый им взгляд был слишком холоден. Цзи Шенью был недостоин имени*, которое дал ему Цзи Фансю. Из-за его болтливости возник конфликт. Он не знал, как решить эту проблему.

*Цзи (纪) — устои, порядок, дисциплина; Шенью (慎语) — осторожные, осмотрительные речи.

Хорошее настроение Цзи Шенью тут же рассеялось, как дым. Когда он проходил мимо большой гостиной, то увидел, как Дин Ханьбай пишет за круглым столом чернилами на сюаньчэнской бумаге*, соблюдая правила синкай**. Когда противоположная сторона услышала шорох, то подняла глаза и посмотрела в кои-то веки с улыбкой.

*Бумага для живописи и каллиграфии.

** (行楷) — стиль письма, переходный от кайшу к синшу. Стиль Кайшу(楷书) употреблялся при написании или составлении официальных документов. Стиль Синшу (行书) допускал некоторые сокращения элементов в иероглифе.

Однако Шенью не смог выдавить улыбку и опустил голову.

Улыбка Дин Ханьбая тут же исчезла.

— Кто снова тебя обидел, почему ты опускаешь голову передо мной?

Цзи Шенью не хотел входить в комнату, но тем не менее сделал шаг в неё. Он бросился вперёд, подражая тому, как Дин Ханьбай на днях пришёл в ярость, ударив ладонью по краю стола.

Только что написанные иероглифы были забрызганы чернилами, рука Дин Ханьбая вытянулась, а щёки Цзи Шенью почувствовали холод.

— Одноклассники задирали? Что за безумие.

Дин Ханьбай сделал мазок на лице Цзи Шенью.

— Если у тебя есть силы, дай мне чернила и бумагу или проваливай, у меня нет времени возиться с тобой.

Цзи Шенью затаил обиду, он злился на него за то, что Дин Ханьбай вышел из себя в тот день, но ему не хотелось препираться, поэтому он осёкся и растёр тушь*. Хорошо растёртую тушь Дин Ханьбай слегка смочил дважды, взял кисть и написал: «Сказанное должно быть исполнено, действия должны принести плоды».

* Чтобы подготовить тушь для письма, её растирают на тушечнице круговыми движениями и разводят водой.

Это родовой девиз семьи Дин. Он висел в каждой лавке «Резьба по нефриту», если он висел слишком долго, его заменяли на новый.

Как только закончил писать, Дин Ханьбай отложил его в сторону. Без лишних слов он стал торопливо писать, Цзи Шенью сосредоточенно восхитился и бессознательно прочитал вслух:

— Большая и маленькая жемчужины упали на нефритовую тарелку, одна жемчужина раскололась на две половинки.

Он протянул руку, чтобы выхватить бумагу, и погнался за Дин Ханьбаем вокруг круглого стола.

— Ты говоришь, раскололось что? Нефрит хрупче жемчуга!

Воздух был пропитан запахом чернил, они оба подняли шум и сильно вспотели, только после прихода Цзи Цайвэй, решившей их усмирить, они остановились. Дин Ханьбай вернулся во двор с бумагой, чернилами, кистью и чернильницей, и Цзи Шенью последовал за ним. Когда они подошли к арочной двери, то увидели Цзян Тингена, который сидел на плетёном стуле и крепко спал.

Если присмотреться внимательно ещё раз, у ножки стула можно было заметить книгу «Как горы, как море», покрытую грязью, половина страниц были смяты. У Цзи Шенью стало неспокойно на сердце, он уже повздорил со вторым и третьим шигэ, мог ли он расстроить ещё и четвёртого старшего брата?

Глубоко задумавшись, Шенью сделал глубокий вдох, но прежде чем он смог выдохнуть, Дин Ханьбай бросился вперёд и пнул стул, опрокинув Цзян Тингена.

Цзян Тинген закричал:

— Брат! Что ты делаешь!

Дин Ханьбай поднял книгу и начал ругаться.

— Я с нетерпением ждал эту книгу больше полумесяца, а ты хернёй страдаешь? С твоей тупой башкой только никчёмные книжки читать, возвращайся домой делать домашнее задание!

Цзян Тинген наложил в штаны от страха, он громко окликнул Цзян Цайвэй, чтобы она навела порядок, во дворе внезапно стало тихо. Дин Ханьбай оглянулся с книгой в руке и посмотрел прямо на Цзи Шенью, открыто делая намёк. Жаль, что нельзя было написать на лбу: «Я ругался вместо тебя, не следует ли тебе теперь одолжить мне книгу?»

Цзи Шенью подошёл и взял книгу.

— Спасибо, шигэ.

После этого он сразу же вернулся в спальню.

Дин Ханьбай тыкал в плитку под ногами, растерянный, с удушающим ощущением в груди, с трудом веря в произошедшее. Внезапно он прочувствовал все возможные муки, что существовали в мире. Когда он вернулся в дом и прошёл мимо окна Цзи Шенью, он с несчастным видом произнёс:

— Какой смысл быть умным, если ты такой упрямец.

Цзи Шенью бросил в ответ:

— Какой смысл быть настолько просвещённым, если ты такой высокомерный.

Он умрёт, если не станет препираться с людьми!

Дин Ханьбай больше ничего не сказал. Он вернулся в свою комнату, чтобы включить кондиционер и вздремнуть. Поворочавшись несколько раз, взял свою одежду, чтобы принять душ. В общем проспал только два часа и проснулся расстроенным и влюблённым в старую книгу.

Он надел белоснежную рубашку с короткими рукавами, сквозь тонкую хлопчатобумажную ткань были видны очертания его мышц. Ханьбай сделал тихий шаг к соседнему окну, желая посмотреть, чем занят Цзи Шенью. Если спит, можно войти и взять книгу.

Взять, а не украсть.

Дин Ханьбай учился у именитого мастера, можно ли поступок образованного человека назвать воровством?

Дверь была открыта, а окно притворено, неужели ему придется стать вором в собственном дворе. Приоткрыв окно, первым делом увидел совершенно пустую кровать. Тогда заглянул вглубь комнаты, где заметил спокойно сидящего у края стола Цзи Шенью, который тоже переоделся и успел умыть лицо.

Цзи Шенью сосредоточено наклонился над столом, перед ним лежала та старая книга. Теперь она не только старая, но и подпорченная. Под рукой у него был клей и кисть, а также бутылка масла. Он восстанавливал книгу, а открытая дверь способствовала быстрому проветриванию.

Дин Ханьбай узнал бутылку с маслом. Одним из методов, который они использовали для защиты древесины, было смазывание её маслом. Он понимал, что делал Цзи Шенью. Стрёкот цикад заглушал звук открывающегося окна, и подглядывание сменилось на пристальное рассматривание. Облокотившись на оконную раму, ковыряясь в углу окна, Ханьбай пристально посмотрел на человека напротив.

Солнце осветило половину тела Цзи Шенью, его зрачки засветились чайным цветом, глаза были подобны фарфоровым чашкам, наполненных билочунем*.Тонкая шея, глаза пристально смотрят на обрывки страниц, а уши красные и размытые в тени его волос.

*Сорт чая.

Свободные от мозолей руки двигались очень легко, капали клеем, смазывали маслом, подушечки пальцев разглаживали каждую складку. Самое удивительное в его работе — непрерывность производимых операций, все действия были последовательны. Шенью справлялся с этим, как мастер, достигший совершенства.

После того, как закончил, он поднял лицо и подул на швы.

Когда же начал дуть, Дин Ханьбай сам не знал, почему открыл рот и твёрдой рукой оторвал часть оконной рамы. Цзи Шенью обернулся, когда услышал звук, и посмотрел на него в шоке. Ханьбай держался за окно без малейшего смущения, которое стоило испытывать, когда ловят с поличным. Вместо этого он сказал:

— Принесите клей, я приделаю обратно ту часть, которую оторвал.

Край окна был приведён в порядок, как и они сами. Хоть они и не разговаривали, но, казалось, никто из них не сердился на другого.

Цзи Шенью взял подсохшую книгу:

— Шигэ, взгляни.

Дин Ханьбай почти забыл, что он был здесь, чтобы украсть книгу, и принял её должным образом:

— Она отлично смотрится с моей кучей фрагментов.

У Цзи Шенью зазудело сердце*:

— Я тоже хочу это увидеть.

*(心痒痒) — испытывать сильное желание, искушение.

Они вдвоем сидели под крыльцом, читая книгу, между ними была куча морских реликвий. Дин Ханьбай ясно и систематизировано объяснил, как разделить фарфор и керамику. Цзи Шенью слушал, не моргая, понимая каждую деталь, не забывая ни единого слова.

Дин Ханьбай внезапно спросил:

— Ты смог реставрировать книгу?

Цзи Шенью поддразнил:

— Наобум склеил.

Собеседник не стал продолжать спрашивать, он вздохнул с облегчением и продолжил читать. Неосознанно они покончили с книгой ещё до захода солнца. Дин Ханьбай закрыл книгу и, не найдя что сказать, спросил:

— Весело было развлекаться с одноклассниками?

Цзи Шенью было весело, но он также и сожалел:

— Я хотел пойти в музей, но всем эта идея не понравилась.

— Ты хочешь пойти в музей?

— Да, но я не знаю дорогу.

Любимые места Дин Ханьбая, куда он ходил с детства, — антикварные рынки и музеи. Первое зависит от народного рынка, второе от официальных новинок. Он не знал, почему Цзи Шенью хотел пойти. В любом случае для приезжих нет ничего необычного в том, чтобы ходить в музей.

Он сказал:

— Завтра я тебя отведу.

Цзи Шенью поспешно поблагодарил его. Ханьбай впервые видел у него такую ослепительную улыбку. Точнее говоря, он видел это не в первый раз, но это был первый раз, когда эта улыбка была адресована ему.

Дин Ханьбай любит нефрит и хорошее дерево, любит памятники культуры и антиквариат, любит развлекаться и швыряться деньгами. Последнее, о чем он заботится, — чувства других людей. Счастлив кто-то или нет — это не его дело. На этот раз Цзи Шенью с благодарностью улыбнулся, сердце Ханьбая засияло в лучах заката. Возможно, потому, что улыбка Цзи Шенью была немного симпатичной, в ином случае это было бы только странно.

Покончив с заботами, в ту ночь Цзи Шенью быстро заснул и спал более спокойно, чем когда-либо прежде. Он проснулся до полудня и первым делом пошёл смотреть, встал ли сосед, дверь была закрыта, значит, Дин Ханьбай ещё не проснулся.

Он радостно умылся, переоделся, взял ручку и бумагу и вышел на передний двор завтракать, затем расправился со всеми делами, а соседняя дверь всё ещё была закрыта. Он постучал:

— Шигэ, ты проснулся?

Из комнаты не послышалось и звука, он открыл дверь и обнаружил, что внутри никого нет.

Цзи Шенью осмотрелся в этом маленьком дворике, внутри и снаружи переднего двора, также вышел на восточный двор второго дяди, нигде не было и тени Дин Ханьбая. Он столкнулся с Цзян Шулиу во дворе перед домом и поспешно спросил:

— Шиму, ты не видела шигэ?

Цзян Шулиу сказала:

— Он ответил на телефонный звонок рано утром и пошёл на работу, кажется, что-то случилось.

Она протянула руку и вытерла пот с лица Цзи Шенью.

— Просил сказать тебе, а я забыла.

Ожидания в сердце Цзи Шенью рухнули, но он всё ещё не сдавался:

— Когда шигэ сможет вернуться?

Цзян Шулиу сказала:

— Может быть на это уйдут все выходные, думаю, возникло какое-то важное дело.

Возможно растерянность Цзи Шенью была очевидна, Цзян Шулиу не могла не пожалеть его. Расспросив о причине, она позвала Цзян Цайвэй и попросила сопроводить его в музей.

Цзи Шенью на самом деле хотел дождаться Дин Ханьбая, но Цзян Цайвэй опрятно оделась, и он пошёл с ней.

По выходным музей был переполнен людьми, и у входа стояла очередь. Цзян Цайвэй притянула Цзи Шенью, опасаясь, что он заблудится. Люди столпились внутри, помещение было огромным, вдруг оно снова стало свободным.

Цзи Шенью увидел фарфоровую тарелку и с интересом сказал:

— Тётя, я знаю это.

Рядом никто не отозвался, он обернулся, чтобы поискать Цзян Цайвэй, но толпа сзади постоянно двигалась, и вместо бесчисленных незнакомцев он увидел Дин Ханьбая.

Разве Дин Ханьбай не пошёл на работу? Почему он здесь?

Если он тут, то почему не взял его с собой?

Цзи Шенью перевёл взгляд и увидел девушку, стоящую рядом с Дин Ханьбаем. Они обсуждали друг с другом что-то из музейного каталога. То, что говорил Дин Ханьбай, девушка знала, то, что говорила девушка, знал Дин Ханьбай.

Цзи Шенью внезапно понял. Дин Ханьбай хотел сам пойти в музей, так как Цзи Шенью тоже хотел туда, тот решил просто взять его с собой. Но раз он согласился на это, почему он этого не сделал?

В тот раз, когда он не пришёл забрать, Дин Ханьбай забыл, но на этот раз он полностью отказался от своих слов.

Цзи Шенью молчал, у него было не то положение, чтобы заставлять этого человека заботиться о нём, поэтому ему пришлось отвести взгляд. Белая фарфоровая тарелка остается белой фарфоровой тарелкой, но он больше не хочет верить Дин Ханьбаю.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: идёт перевод

http://tl.rulate.ru/book/48282/2764113