Готовый перевод Sui Yu Tou Zhu / Бусины из битого нефрита: Глава 20. Самый страдающий мужчина

Цзи Шенью упал на землю, обливаясь потом от боли.

Перед глазами всё плыло, и он даже не обратил внимания на силуэт человека, проскользнувшего мимо него. Рядом с ним раздались звуки драки, и вскоре двое хулиганов взмолились о пощаде, завыв так, что он понял: кто-то наконец пришёл ему на помощь.

— Шигэ... — прохрипел слабым голосом Цзи Шенью.

Дин Ханьбай бил только одного хулигана, так как другой уже долгое время стонал, лёжа на земле. Услышав зов Цзи Шенью, он, больше ни на что не обращая внимания, подбежал к нему и схватил за плечи, помогая подняться.

Цзи Шенью взвыл от боли, покачнулся и снова сполз на землю. Дин Ханьбай присел на корточки и с тревогой в голосе спросил:

— Где тебя ранили?! Есть ли кровотечение?!

Поддерживая Цзи Шенью за пояс, он помог ему встать, но даже когда Цзи Шенью стоял, то всё ещё шатался и выглядел так, будто вот-вот снова упадёт. Дин Ханьбай повернулся к нему спиной:

— Залезай, я понесу тебя на спине.

Цзи Шенью стиснул зубы от боли:

— Н-не н-надо... н-нога...

Дин Ханьбай мгновенно потянулся осмотреть его ноги.

— Перелом? — он продолжал ощупывать ноги Цзи Шенью. Тот, не переставая дрожать, постепенно вставал, и Дин Ханьбай заметил, что он прикрывал своё мужское достоинство.

— Блядь... — теперь он засуетился, ему было всё равно, сбегут ли два хулигана, если смогут очухаться. Он подхватил Цзи Шенью на руки и быстро побежал по переулку.

Трое ужинавших возвращались, шагая бок о бок. Цзян Тинген взял для Цзи Шенью порцию куриного супа и рис с овощами, но, ещё не доходя до переулка, увидел Дин Ханьбая, выбегающего с длинноволосым мужчиной на руках.

Дин Ханьбай повернулся, заметив их:

— Эрхе, садись за руль! Остальные хватайте тех двоих!

Гневный голос и пугающее выражение лица Дин Ханьбая заставили троих оцепенеть. Дин Эрхе, выйдя из ступора, среагировал быстрее всех и сел за руль автомобиля, Дин Кейю и Цзян Тинген немедленно побежали в переулок.

Дин Ханьбай, обнимая Цзи Шенью, сел на заднее сиденье. При малейшем движении Цзи Шенью тут же начинал стонать от боли, и Дин Ханьбаю, из опасений лишний раз потревожить его, оставалось лишь усадить юношу к себе на колени. Цзи Шенью дрожал, свернувшись калачиком в его объятиях. Проступавший на измученном лице холодный пот пропитал рубашку Дин Ханьбая, а затем у Цзи Шенью начался жар. Выныривая порой из липкого забытья, Шенью рыдал, сжимая зубы.

Он не плакал, когда сжигал жертвенную бумагу для Цзи Фансю, так почему он проливает слёзы от этой боли?

Дин Ханьбай нервничал и злился, на чём свет ругая Дин Эрхе:

— И кому в голову пришла эта дурацкая затея?!

У Дин Эрхе вспотели ладони.

— Это было общим решением, — руки дрогнули и соскользнули с руля, в ответ на что их сразу же обогнала другая машина. Дин Ханьбаю до жути хотелось пнуть водительское сиденье.

— Ты, мать твою, умеешь водить или что?!

Его грудь ходила ходуном, и только сейчас, опустив голову, Дин Ханьбай смог хорошенько разглядеть надетые на Цзи Шенью юбку и женский парик. Юбка была разорвана, парик растрёпан, а пуговицы на рубашке оторваны... Да что это вообще за идея?

Жар всё ещё крепко держал в своих когтях его сознание, и Цзи Шенью, прижимаясь к Дин Ханьбаю, плакал:

— Буду ли я теперь инвалидом?.. Мне страшно...

Дин Ханьбай прохрипел:

— Ты боишься? А когда напяливал юбку, чтобы соблазнить хулигана, не боялся? К счастью, эти хулиганы натуралы, иначе твоя задница болела бы сейчас ничуть не меньше, чем спереди!

Отчитав младшего таким образом, он приказал Дин Эрхе ускориться, а после снял с Цзи Шенью порванную юбку и парик, стянул с себя пальто и укутал в него дрожащего Цзи Шенью, тихо шепча:

— Мы скоро доберёмся до больницы, доктор обязательно поможет, и тебе сразу же полегчает, так что вытри слёзы.

Голос Дин Ханьбая был слишком тихим, и Цзи Шенью никак не отреагировал. Конечно, тут ничего не поделать, он имеет полное право кричать. И как только у Цзи Шенью хватало наглости реветь?

У Дин Ханьбая не было другого выхода, кроме как самому вытереть слёзы с лица Цзи Шенью, и чем дольше он их вытирал, тем больше их становилось. Казалось, будто он каждым своим нервом чувствует боль этого «самого страдающего мужчины». Добравшись наконец до больницы, он отнёс Цзи Шенью в отделение неотложной помощи. Когда врач расспрашивал о случившемся, Шенью по-прежнему двигался с большим трудом.

— Столкнулся с уёб... извращенцами, — ответил Дин Ханьбай на расспросы, а затем отослал Дин Эрхе за деньгами на случай операции или госпитализации.

Занавеска была задёрнута, можно было видеть только спину доктора, стоявшего рядом с кроватью. Послышался короткий звук раскрываемой застёжки-молнии, и с Цзи Шенью были сняты шорты. Тут же вслед за этим доктор ахнул и разрешил ему не сдерживать слёзы.

Дин Ханьбай слушал, стоя в углу. Не удержавшись, он спросил:

— Доктор, ему же не грозит... импотенция?

Ответ от доктора он не получил, зато услышал ещё более сильный плач Цзи Шенью. У Дин Ханьбая на душе скребли кошки. Собрав в кулак все свои чуткость и уважение к старшему, он взмолился:

— Доктор, ему ещё даже семнадцати нет, вы должны вылечить его, деньги не проблема.

Звуки рыданий постепенно затихали, сменяясь частыми всхлипами. Дин Ханьбай подумал, что это напоминает сцену, когда в древние времена молодой евнух* попадает на службу во дворец. Прежде чем он успел дофантазировать, доктор отдёрнул занавеску и вышел, глядя на него через линзы очков.

* Евнух — полностью или частично кастрированный мужчина, работающий в качестве слуги.

— Доктор, ответьте мне, я смогу это выдержать.

— Не у тебя же травма, конечно, ты выдержишь.

Дин Ханьбай взял рецепт и попытался разобрать, что там написано. Увидев, что рекомендована госпитализация для наблюдения и лечения, радостно проговорил:

— Он будет в порядке?!

Доктор ответил, что повреждений на пенисе нет, но этот орган по природе своей хрупкий, поэтому так мучительно больно. К тому же доктору показалось, что этот ребёнок совсем не умеет терпеть боль.

Дин Ханьбай зашёл за занавеску, но не ожидал, что Цзи Шенью ещё не успел надеть шорты. Его колени были согнуты, а пострадавшее место между ног было тёмно-красного цвета. Он подошёл ближе, чтобы помочь, не позволяя Шенью слишком много двигаться, и подождал, пока медсестра закончит обрабатывать другие раны, прежде чем уйти.

На часах был третий час ночи, в больничном коридоре царила пустота. Дин Ханьбай молча медленно шёл с Цзи Шенью на руках — не ругая и не утешая его. Цзи Шенью, превозмогая боль, невнятно произнёс:

— Ты устал?

Дин Ханьбай был способен гравировать более десяти часов без отдыха, уж понести человека пару минут на руках, не чувствуя усталости, он мог. Но тем не менее сказал:

— А можно не устать? Когда однажды я заболею, ты будешь нести меня.

Цзи Шенью без слов охнул и зажмурился, но затем снова открыл глаза.

— Меня не надо госпитализировать, — ему было слишком стыдно, он не мог этого вынести.

Дин Ханьбай не стал настаивать, и они покинули больницу. Уже дома фонарик на декоративной стене вспыхнул, словно желая задержать их. Дин Ханьбай прошёл с Цзи Шенью на руках сквозь маленький дворик, аккуратно уложил его на кровать и дал болеутоляющее.

Одежда Цзи Шенью была мокрой от пота. Даже не удосужившись переодеться и помыться, он уснул сразу после того, как таблетки начали действовать.

Стояла уже глубокая ночь, Дин Ханьбай знал, что его семья не спит, но каждый из них хотел дать выспаться другим, поэтому никто не вышел и не стал расспрашивать. Он отправился в передний двор, свернув в комнату для гостей, чтобы найти Цзян Тингена и выяснить всё от начала до конца.

Цзян Тинген никогда не умел держать язык за зубами, поэтому и сейчас рассказал всё без утайки.

— Что насчёт тех хулиганов? Ты и Дин Кейю поймали их?

— Один сбежал, а оставшийся сильно истекал кровью, Цзи Шенью порезал его ножом от груди до пупка, одним взмахом, порез был глубоким и длинным.

Дин Ханьбаю вспомнились два крика, крик того хулигана был быстрым и коротким, но рана была очень длинной, навыки Цзи Шенью действительно впечатляющие. Закончив задавать вопросы, он тяжело уставился на Цзян Тингена. Под этим мрачным взглядом тот в испуге без остановки начал просить прощения.

— Ладно, размазня, — вздохнул Дин Ханьбай, — Цзи Шенью ранен, ты искупишь свою вину, ухаживая за ним. Если не знаешь, как заботиться, то просто будь рядом, чтобы развеять скуку.

Цзян Тинген усиленно закивал.

— Брат, а что Эрхе и Кейю? Им тоже нужно заботиться о Цзи Шенью?

Дин Ханьбай проигнорировал его и ушёл. Он выключил свет у ворот и, двигаясь в полной темноте, добрался до восточного двора. Дин Хокан, услышав шаги, накинул одежду и вышел из комнаты, так как не мог усидеть на месте, чувствуя угрызения совести за поступок сыновей.

— Дядя, возвращайтесь в комнату спать, — сказал Дин Ханьбай.

Он направился прямиком в комнату Дин Кейю. Шарахнув распахнутой дверью об стену, вытащил того из домашнего спального мешка и повалил на пол пинком ноги. Дин Кейю кричал, привлекая внимание старшего брата, что было как раз кстати, ведь Дин Ханьбай хотел разобраться с Дин Эрхе ничуть не меньше.

Братья валялись на полу, а Дин Хокан вбежал в комнату и взволнованно закричал:

— Ханьбай, вообще-то это твои родные братья! — намекая на то, что Цзи Шенью лишь чужой человек.

Дин Ханьбай не успел переодеться, после такой суматохи он был весь в пыли, и его вид невыразимо соответствовал этой тревожной ночи. Он встал в дверях и хриплым голосом произнёс:

— Дядя, ошибка есть ошибка, и плевать на родство. Она не смертельна, поэтому я успокоюсь, преподав урок, но если в следующий раз они облажаются по-крупному, то я этого так просто не оставлю.

Он отправился спать, настолько устав, что провалился в сон, едва его голова коснулась подушки.

После тяжёлой ночи Цзи Шенью проснулся на рассвете от боли. Пот заливал лицо. Лоб и виски — всё было мокрым. Он лежал на спине и боялся пошевелиться. Каждая мышца болела при малейшем движении, а то самое место нестерпимо ныло и пульсировало вместе со всем телом. Волны боли стёрли краски с его губ и щёк.

На рассвете Цзян Цайвэй постучала в дверь и спросила, как у него дела.

Цзи Шенью солгал, что с ним всё в порядке, боясь, что Цзян Цайвэй зайдёт в комнату. С таким же успехом он мог перерезать себе вены и покончить жизнь самоубийством. Цзян Цайвэй ушла, а Цзян Тинген снова вернулся с тазиком и чайником в руках, чтобы помочь ему умыться и почистить зубы.

За запертой дверью Цзи Шенью умылся и переоделся, а Цзян Тинген признался:

— Знаешь, вчера вечером Дин Ханьбай избил Эрхе и Кейю, но меня не тронул.

— Почему он не бил тебя? — спросил Цзи Шенью.

Цзян Тинген тревожно сказал:

— Я на его стороне! Кстати, я здесь, чтобы заботиться о тебе. Прошу, не ненавидь меня.

На самом деле Цзи Шенью думал, что план был неплохим, просто в процессе случился несчастный случай. Однако сама возможность этой случайности доказывала, что всем было на него плевать. Он очень хорошо понимал, что является чужаком, свалившимся этой семье как снег на голову. С какой стати кому-либо заботиться о нём?

Он натянул на себя футболку с короткими рукавами и снова принял обезболивающее:

— Ты можешь помочь мне помыть голову?

И хотя работа Цзян Тингена была выполнена плохо, он всё же усердно старался: уложил Цзи Шенью на кровать, а сам держал таз для мытья. Большая часть простыни в итоге намокла, а чайник оказался пуст ещё до конца помывки, поэтому горе-помощник побежал доливать горячую воду.

По пути он встретил Цзян Цайвэй, и та спросила, как дела у Цзи Шенью. Беседуя, они вошли в гостиную. Увидев, что ещё одна порция завтрака готова, Цзян Тинген оставил тазик и отнёс её Цзи Шенью. И уже подав еду, вспомнил, что так и не домыл ему голову.

Цзи Шенью долго ждал с мокрой головой. В какой-то момент он услышал звук приближающихся шагов, но они были не такими спокойными, как у Цзян Тингена.

Вошёл Дин Ханьбай:

— Вот это лужа... Не думал, что тебе настолько больно, что аж обмочился в кровати.

Говоря это, он подошёл, наклонился, чтобы поддержать затылок Цзи Шенью, выдавил шампунь и сел на край кровати, чтобы временно взять на себя работу Цзян Тингена. Цзи Шенью посмотрел на него снизу вверх и спросил:

— Шигэ, вчера вечером ты побил братьев?

— Ага, — подтвердил Дин Ханьбай и обмазал лицо собеседника пеной. — За случай с хулиганами, а также за то, что издевались над тобой. Я поколотил их не только из-за злости за тебя, но ещё потому что...

— Что «потому что»? — спросил Цзи Шенью.

— Семейный обычай, — подумав, ответил Дин Ханьбай.

Пены становилось всё больше и больше. Цзян Тинген наконец-то принёс горячую воду. Домыв голову, Цзи Шенью неспеша сел, чувствуя себя беспомощным на мокрой простыне. Дин Ханьбай наклонился, чтобы взять его на руки, и вышел, оставив Цзян Тингена менять простыни и вытирать пол.

Они расположились на веранде, наблюдая, как вертлявая сорока приземлилась на каменный стол и клевала завтрак.

— Я прожил уже двадцать лет и ещё ни разу не обнимал ни одну девушку, зато уже множество раз обнимал тебя, — заметил Дин Ханьбай.

Замерев в тёплых объятиях, Цзи Шенью задремал, прислонив голову к плечу Дин Ханьбая. Он не спал всю ночь и уснул только после того, как изматывающая боль стихла.

После Дин Ханьбай аккуратно уложил Цзи Шенью на кровать и вместе с Цзян Цайвэй пошёл в полицейский участок для дачи показаний. Разобравшись с этим делом, они вернулись домой.

Наевшейся сороке очень понравилось это место. Сидя на ветке, она громко стрекотала, приглашая воробьёв и голубей присоединиться к пиршеству.

Пение птиц раздавалось целый день напролёт, а к вечеру к их хору присоединился ещё один голос. При выходе из мастерской у Дин Ханьбая от щебетания птиц и стонов человека разболелась голова. Он протопал к северной комнате, подошёл к окну и спросил у Цзи Шенью, лежавшего на кровати:

— Если что-то случилось — кричи, зачем стонать-то, а?

— У меня живот болит, — пробормотал тот с красными от боли щеками.

Действие обезболивающего давно прошло, рана будто полыхала огнём, мышцы низа живота тянуло и скручивало. Он уже долго лежал, согнув ноги, чтобы перетерпеть боль, но она была такой сильной, что он неосознанно вздыхал и хныкал. Дин Ханьбай вошёл в комнату и начал рукой массировать ему живот, но Цзи Шенью едва не закричал.

— Ты хотя бы раз пописал сегодня? — спросил Дин Ханьбай.

Цзи Шенью отрицательно помотал головой. Он не мог даже с кровати встать, не то чтобы сходить в туалет, к тому же там всё опухло, как писать-то?.. Дин Ханьбай подхватил его на руки и понёс в уборную, крича на весь дом:

— Ты умрёшь если не от сильных болей, так захлебнувшись! Вчера и сегодня ты не ходил в туалет. Не бойся утонуть и смело затопи наш дом.

Лицо Цзи Шенью полностью покраснело, к боли прибавился стыд. Дин Ханьбай поставил его перед унитазом, но не ушёл, а отступил на два шага назад и стал ждать, пока он сделает дело. Болело дико, но Шенью расслабил низ живота и помочился. Из-за боли стоять на ногах было почти невозможно, перед глазами колыхалась мутная пелена, он практически упал в обморок.

Наступила ночь. Дин Ханьбай повесил на окно медный колокольчик, а верёвочка от него тянулась до подушки, чтобы в случае необходимости Цзи Шенью смог позвать помощь.

Ветер на улице стих, и Дин Ханьбай крепко спал, но к четырём часам в ночи неожиданно раздался звон колокольчика. Птицы испуганно вспорхнули с дерева, заметавшись в ветвях. Дин Ханьбай перевернулся на другой бок и продолжил спокойно лежать, пока не вспомнил о назначении колокольчика. Раздетый по пояс, он выполз из спального мешка и, не открывая глаз, дошёл до соседней двери.

Цзи Шенью снова накрыла боль, доводя мучения до предела. Дин Ханьбай лёг рядом и обнял его, чтобы облегчить страдания:

— Я не уйду, во всяком случае до рассвета, мне нужно будет умыться и почистить зубы, а ещё немного поспать...

Цзи Шенью поделился с ним одеялом и искренне извинился.

Проснулись они ещё до рассвета — вместе, в одной постели. Дин Ханьбай беспокойно спал, поэтому рано проснулся и увидел, что Цзи Шенью, хмуря брови, смотрел на него: скорее всего, опять не мог уснуть из-за болей в паху.

— Хочешь ещё пописать?

Цзи Шенью отрицательно помотал головой. Дин Ханьбай с улыбкой продолжил:

— Ты до смерти вымотал меня, нанести мазь?

Цзи Шенью снова покачал головой:

— Прежде чем намазать, нужно досуха вытереть, придётся снимать штаны.

Дин Ханьбай недоумённо на него посмотрел:

— Ну так снимай.

А после секундного молчания гневно проговорил:

— Или ты боишься, что я увижу? Думаешь, у меня его нет? У тебя там редкое сокровище, что ли?

Цзи Шенью объяснил, что хотел лишь избежать внимания к пострадавшему месту. Он отвернулся и осторожно стянул штаны, в то время как Дин Ханьбай встал с кровати, взял тёплое махровое полотенце и лекарственную мазь и отдал ему. Цзи Шенью насухо вытерся и нанёс мазь, из-за смущения он даже почти забыл о боли.

Дин Ханьбай снова лёг в кровать. Одной подушки на двоих было мало, поэтому он нахально забрал её себе, нащупав при этом твёрдую и холодную вещь. Вынув, он покрутил её в руках: это оказался маленький канцелярский нож. Дин Ханьбай удивлённо спросил:

— У тебя под подушкой нож, ты от кого-то обороняешься?

Цзи Шенью ещё не успел ничего объяснить, а Дин Ханьбай продолжил:

— В тот вечер ты порезал хулигана от груди до пупка, точно посередине.

Цзи Шенью хитро улыбнулся:

— Я хотел, чтобы он был симметричным...

Поднеся ножик к глазам, Дин Ханьбай приблизился:

— А как насчёт этого, захотелось и меня сделать симметричным, м?

Дин Ханьбай был обнажён по пояс, а Цзи Шенью ниже пояса, под одним одеялом у каждого было своё преимущество. Их взгляды встретились под аккомпанемент птичьего щебета за окном. Они явно не выспались, но и не были сонными.

Цзи Шенью вытащил из-под подушки кроваво-красный, с белыми прожилками квадратный гелиотроп, на верхушке которого были вырезаны красная и белая розы. От боли он не мог спать, поэтому всю ночь гравировал.

Даже без полировки выглядело очень красиво, Дин Ханьбай аж оцепенел. Цзи Шенью спросил:

— Тебе нравятся красные или белые розы?

Дин Ханьбай крепко схватил подарок:

— Мне нравится сирень.

Цзи Шенью промолчал. Ему казалось, что он только что облажался.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: идёт перевод

http://tl.rulate.ru/book/48282/2809435