Готовый перевод Sui Yu Tou Zhu / Бусины из битого нефрита: Глава 39. Не знать ни стыда ни совести.

Ещё не наступила по-настоящему суровая зима, но Цзи Шенью казалось, что у него от холода скоро отвалятся пальцы. Выйдя из дома и направляясь вдоль улицы Шаэр, он выбивал зубами дробь.

На остановке «Императорское озеро» его нагнал Дин Ханьбай, выглядевший прямо как герой-любовник. Он был одет в короткую кожаную куртку-авиатор, весьма популярную за границей, и своим появлением мгновенно привлёк внимание всех, кто ждал автобус.

Он снял с руля велосипеда коробку с закусками и протянул её младшему со словами:

— Передай учителю Лян, тебе по пути.

Цзи Шенью молча взял упакованное угощение. Дин Ханьбай с упрёком произнёс:

— Даже спасибо не скажешь? А ведь мы так близки.

Шенью неохотно поблагодарил и отвернулся, притворившись, что высматривает автобус, — лишь бы не столкнуться со взглядом старшего. Дин Ханьбай, против ожидания, совсем не рассердился. Он наклонился вперёд, рассматривая его портфель, на котором ничего не было, и спросил:

— Действительно больше не будешь носить подвеску с янтарём?

Цзи Шенью несколько секунд молчал, затем легонько кивнул.

Ханьбай слегка пожал плечами:

— А смысл? Висит она или нет, это не помешает мне любить тебя, так зачем злиться из-за какой-то вещицы?

Как только в воздухе прозвучали слова о любви, Цзи Шенью метнул в старшего угрожающий взгляд, боясь, что посторонние люди услышат.

Удовлетворённый этим, Дин Ханьбай продолжил:

— Наконец-то захотел взглянуть на меня?

С того момента, как они утром встретились в коридоре, и до того, как закончили вместе завтракать, со стороны казалось, будто от Ханьбая идёт дым, так что родные, сидящие за столом, переживали, не перетрудился ли он за работой. И только этот жестокий парень из Янчжоу проявлял равнодушие.

Дин Ханьбай понимал, что получает по заслугам: он сперва тоже игнорировал младшего. Превратность судьбы.

— Я поехал, — он легонько сжал звонок, представляя на его месте лицо Цзи Шенью.

Фигура постепенно отдалилась, Цзи Шенью, не удержавшись, посмотрел ему вслед и коснулся рукой внешнего кармана на портфеле, где была спрятана янтарная подвеска.

После долгого отсутствия дом 25 на улице Мяоань снова зарос грязью. Руки Лян Хэчэна от стирки одежды закоченели, и он невозмутимо держал их в карманах. Как только Цзи Шенью прибыл, сразу поставил греться чайник, распаковал коробку с закусками и, только со всем разобравшись, пошёл подметать.

Раньше старику было нормально жить одному, но после знакомства с этим учеником он начинал тосковать, какое-то время не видя его.

— Не напрягайся так, после Нового года приберёшься, — он тщательно пережёвывал печенье. — Расскажи лучше, как прошла поездка?

Цзи Шенью едва не выронил метлу. Как? Из-за непривычной еды его тошнило до темноты в глазах, их автомобиль чуть не угнали, а он сам побывал на волосок от смерти, а ещё случайно завязал неподобающие отношения... к тому же встретил Тун Пэйфаня и Фан Хуайцина. Он в самом деле был не в состоянии открыть рот, ведь каждое слово жалило больнее пули.

После некоторых колебаний, продолжая уборку в доме, Шенью рассказал полуправду:

— Купили много балина, я потом вырежу из него что-нибудь и покажу вам. А ещё мы купили высококачественный, полностью красный балин, думаю, учитель и шигэ самолично его обработают. Захотите посмотреть — придётся идти в лавку «Резьба по нефриту».

— Разве твой шигэ не хотел, чтобы ты вместе с ним перепродавал антиквариат? Ты согласился или нет? — стал расспрашивать Лян Хэчэн.

Цзи Шенью отрицательно покачал головой, вымыл руки и налил Лян Хэчэну чаю.

— Учитель, по правде говоря, я встретил двух человек, — он ещё говорил, однако зорко следил за реакцией собеседника. — Одного повстречал на рынке редких камней, вы с ним знакомы, это Тун Пэйфань.

Лян Хэчэн был слегка удивлён:

— Он стал промышлять продажей камней?

Печь для обжига фарфора пришлось закрыть, но человеку нужно зарабатывать себе на еду, так что ничего удивительного. Цзи Шенью, избегая тяжёлой темы, сперва рассказал о Тун Пэйфане. Лян Хэчэн, дослушав, спросил:

— Ты говорил о двух людях, кого ещё?

— Хуайцина.

Половинка надкусанного печенья упала на пол, в пыль. Старик поднял её и очистил от грязи, хотя это было бесмысленно: всё равно аппетит уже пропал. Лян Хэчэн нахмурил брови и презрительно усмехнулся:

— Разве он не должен был остаться мелким торгашом? Как бы он смог разбогатеть после того, как совершил свой проступок?

Ученик молчал, давая время учителю поглумиться. Все годы разочарования и ненависти оказались разворошены в памяти, теперь эмоции смогут утихнуть ещё не скоро.

— Если мы соблюдаем правила поведения в этой сфере, то можем наслаждаться богатой жизнью; но если мы приобрели лишь способности, часто теряем чувство меры, — говорил Лян Хэчэн. — Фан Хуайцин даже полностью не освоил мастерство, а его жадность уже оказалась чрезмерна. Пускай сейчас ему везёт, но я совсем не думаю, что у него будет хорошее будущее.

Цзи Шенью долгое время колебался, не решаясь солгать:

— Учитель, он уже всё потерял.

Лян Хэчэн быстро поднял на него глаза, решив, что тот допустил оплошность и потерял собственные средства. Неожиданно Цзи Шенью тихо сказал:

— Он едва не лишился жизни и чудом спасся, однако теперь у него нет обеих рук. Чтобы просто поесть, ему нужен кто-то, кто покормит его.

Он не решился вдаваться в подробности, видя, как мерцают глаза старика, а недавний гнев превратился в ужас и сожаление. Как бы едко он ни ругался, как бы ни возмущался, но Лян Хэчэн действительно понимал, что в прошлом с его учеником произошло страшное несчастье, и никак не мог не горевать.

Через некоторое время Цзи Шенью осторожно поинтересовался:

— Учитель, раз вы знаете меру, то почему не стремитесь к богатству и почёту?

Лян Хэчэн перенёс своё сожаление с Фан Хуайцина на себя, горько покачал головой из стороны в сторону и поочерёдно налил две чашки чая. Он признался:

— Я понял важность меры, только когда сам совершил проступок и был вынужден скрываться. Возможно, эта опухоль в лёгких и есть моё возмездие. Даже если я разбогатею, всё равно скоро умру и не смогу наслаждаться богатством.

Учитель и ученик сидели за столом, перекусывали и разговаривали по душам.

Лян Хэчэн много раз размышлял: независимо от того, было ли это возмездием или нет, получить талантливого ученика на шестидесятом году жизни — это определённо подарок небес. Поэтому перестал тревожиться.

Цзи Шенью провёл в доме учителя целый день и только к вечеру, в сиянии косых лучей заходящего солнца, вышел к краю переулка.

Перекатывая в пальцах подвеску с янтарём, юноша не мог отделаться от мысли, что красота этой сумеречной сцены зависела от его настроения. Когда Дин Ханьбай вёз его, янтарь преломлял своим медовым нутром закатное сияние, переливаясь различными цветами. А сейчас он брёл совсем один и чувствовал только грусть.

После стольких дней отгулов завтра ему нужно было идти на учёбу. Он с облегчением вздохнул, найдя безотказный способ избегать старшего.

Семья Дин летом из-за жары не обедает вместе, поэтому все с нетерпением ждут холодов, чтобы снова собираться за одним столом каждый приём пищи. Сегодня в центр стола был водружён медный хого, но у всех перед глазами отчётливо стояла картина, как в прошлый раз бились тарелки и летали палочки для еды. До сих пор в сердцах домочадцев сохранился страх повторения той истории. Дин Яншоу успокаивал присутствующих, ведь, в конце-то концов, он уже устроил взбучку своему сыну.

Масло расплавилось и после добавления перца чили растеклось по поверхности бульона острым блестящим слоем.

— Ещё не готово. Кто успел съесть ломтики редьки? — подняла бровь Цзян Шулиу.

Дин Кейю тотчас же сдал виновника:

— Цзи Чжэньчжу ел их сырыми, я видел.

Цзи Шенью, держа в руках миску с кунжутной пастой, улыбнулся, сжал двумя пальцами зубчик чеснока и метнул, сильно ударив по лбу Дин Кейю. Тот обомлел:

— Ты владеешь приёмами ушу... Твоя сила довольно велика!

В ранние годы Цзи Фансю учил Шенью тренировать силу и точность пальцев: рисовать точку в середине стеклянного окна, поднимать маленькие камни и многократно бросать их в неё. Цзи Шенью не знал, сколько окон разбил, но, поскольку у него имелось стремление к разрушению, он находил это интересным.

Дин Ханьбай услышал оживлённые голоса ещё до того, как вошёл, а войдя в комнату, увидел, как Цзи Шенью и Дин Кейю весело болтают и перебрасываются чесноком. Но стоило Шенью увидеть его, как настроение играть пропало, слова замерли на губах. А от той счастливой улыбки не осталось и следа.

Что, Дин Ханьбай до такой степени вызывает у него неприязнь? С Дин Кейю он вовсю веселится, а изначально самого близкого человека, наоборот, отодвинул на второй план?

Все дружно готовили мясо в хого, и только у Дин Ханьбая был плохой аппетит. Тот человек слева сидел, отчуждённо вжавши плечо и опасаясь случайно соприкоснуться. Ханьбаю можно было только посочувствовать: вечером его побили, сегодня он целый день работал не покладая рук, так ещё и по возвращении домой встретился со своей неразделённой любовью.

— Шенью, передай мне цветы душистого лука, они прямо рядом с тобой, — попросил Дин Яншоу.

Цзи Шенью встал и передал, вынужденно коснувшись плеча Дин Ханьбая. Ханьбай не смог сдержать тихий стон. Тарелка с кунжутным маслом, которую он как раз держал в руках, мелко затряслась. Он как бы невзначай приподнял рукав выше по предплечью и обнажил свежие переплетающиеся шрамы.

Стали заметны тёмно-красные ссадины, фиолетовые гематомы, кое-где сочащиеся кровью. Местами на повреждённой коже образовалась тонкая корочка струпьев.

Дин Яншоу той щёткой для пыли не просто отлупил его вдоль и поперёк, он ещё и обмотал орудие наказания твёрдой леской, отчего было ещё больнее.

Цзи Шенью посмотрел исподлобья, уловив этот стон, но затем рассмотрел раны и напрочь позабыл, что решил не обращать внимания на этого парня. Если его руки в таком состоянии, то плечи и спина, должно быть, вовсе изувечены.

Он быстро спросил:

— Болит? Тебе нужна мазь?.. — Шенью оборвал сам себя, словно увидев под ногами обрыв. Он боялся после такого вопроса запутаться ещё больше.

— Конечно же, раны болят. Даже если у меня каменное сердце, вокруг него всё ещё есть живая плоть, — Дин Ханьбай взял палочками кусочек рыбы и наклонился положить его в миску Цзи Шенью. — А мазь я сам кое-как растёр, зная, что ты не захотел бы помочь мне.

Рыба была свежей и нежной, поэтому палочками удалось подцепить небольшой кусочек. Цзи Шенью понимал, что это в чистом виде политика мягкой силы*. Он не желал поддаваться, проявляя мягкосердечие, поэтому решил не есть и вообще никак не реагировать. Повернувшись к Цзян Цайвэй, чтобы разрешить неловкость, он стал расспрашивать о Цзян Тингене: почему тот не приходил в выходные.

* Формирование предпочтений других людей посредством создания привлекательности, в противовес принуждению.

— Скоро конец семестра, отец приказал ему сидеть дома и заниматься, — поведала Цзян Цайвэй.

Раз поднялась тема учёбы, Цзи Шенью воспользовался удобным случаем:

— Учитель, тётя, я хочу жить в школьном общежитии.

Все слегка удивились: никто из них не сделал ничего плохого, дома вкусно кормят, да и ютиться в общежитии намного тяжелее. У Цзи Шенью, в свою очередь, имелись веские доводы: после этого семестра начнётся второй семестр последнего года обучения, он хочет заниматься больше и усерднее, но условия жизни в этом доме слишком комфортные, и ему лень учиться.

Дин Ханьбай про себя выругался. Этот парень думает, что у него будет всё хорошо, стоит лишь уйти и спрятаться в школе? Не дожидаясь ответа Дин Яншоу, он высказал своё мнение, прервав разговор:

— Нет, я не согласен.

— Почему ты против? — задала вопрос Цзян Шулиу.

— Целый день он будет оставаться в школе, так когда же ему работать в лавке? — однако Дин Ханьбаю этого показалось недостаточно, и он прожёг взглядом окружающих, припечатав: — Ко всему прочему за проживание в общежитии надо платить, так? А денег нет.

Все в душе изумились и подумали про себя: когда это Дин Ханьбай стал таким скупым? Тем более, ежедневно общаясь между собой, все знают, что Дин Ханьбай по-настоящему заботится о Цзи Шенью. Больше всех недоумевал Дин Эрхе. Тогда, в Чифэне, они оба рисковали жизнями ради друг друга, так почему сейчас кажется, будто эти двое разорвали отношения?

— Давайте сначала поедим, а после ещё раз обсудим, — сгладил ситуацию Дин Яншоу, опасаясь, что его сын снова будет бросаться бараниной и кричать на людей.

Цзи Шенью был загнан в тупик и смущён. Он опустил голову и таращился на миску, будто хотел превратить кунжутную пасту в солёный соевый творог. Спустя время атмосфера за столом улучшилась, и он всё-таки не вытерпел: легонечко пнул под столом по ноге Дин Ханьбая.

Цзи Шенью считал, что Дин Ханьбай ничего ему не сделает. Он знал, что нравится старшему, и полагался на эту симпатию. Юноша ненавидел себя за эту мелкую пакость, но также испытывал и невыразимое удовольствие.

Снова придя в себя, Шенью обнаружил, что в его тарелке стало одной креветкой больше.

Дин Ханьбаю стало приятно от того пинка по ноге, он не почувствовал боли и тут же ответил на кокетство соседа, положив креветку. Точно, это было кокетство, что бы он там ни говорил.

— Откуси, — прошептал Дин Ханьбай. — Или тебе допустимо атаковать меня, а мне не разрешается ответить ударом на удар?

— Я не хочу тебя видеть, — процедил Цзи Шенью сквозь сжатые зубы. Было похоже, что он вот-вот заплачет.

У Дин Ханьбая стало тяжело на душе. С минуту он пристально смотрел на младшего, а после отложил палочки для еды. То, как он встал из-за стола, выглядело необычно: спина сгорблена, тело наклонено, а руки напряжены. Окружающие один за другим стали спрашивать его о самочувствии, ведь даже его дыхание сбилось:

— Рана, должно быть, нестерпимо болит, возвращайся в комнату и отдохни немного.

— Сегодня, когда наводили порядок на складе, стойка упала. Ханьбай подставил плечо, чтобы удержать её, — сообщил Дин Эрхе.

Цзи Шенью повернулся и уставился на него, он не ожидал, что всё так серьёзно. Эти слова были как последний гвоздь в крышку гроба. Он хотел догнать Дин Ханьбая, но его опередила Цзян Шулиу, и юноше оставалось лишь продолжить волноваться в душе за старшего.

После сытного ужина Дин Яншоу и Дин Хокан, разучив накануне старинный способ заваривания чая, решили его испробовать и поставили чашки на стол. По телевизору как раз шло прошлогоднее развлекательное шоу. Всё молодое поколение, за исключением раненого Дин Ханьбая, находилось здесь, поэтому Цзи Шенью оставалось только через не хочу сидеть в этой компании.

В комнате проходило своим чередом счастливое и гармоничное чаепитие, а снаружи непонятно когда успел пойти дождь. Капли ночного дождя стучали по окну, выбивая барабанную дробь в унисон с сердцем Шенью. Когда все уже стали расходиться, Дин Яншоу попросил его задержаться.

Он спросил:

— Почему ты неожиданно захотел переехать в общежитие?

Цзи Шенью использовал всё тот же аргумент, понимая, что если назовёт другую причину, то, наоборот, подорвёт доверие к своим словам. Дин Яншоу тоже подумал об этом и произнёс:

— Условия проживания в школьном общежитии плохие. А последний год обучения очень важен, нужно обеспечить тебе хорошую обстановку. Неужели это из-за дальнего расстояния? Тебе сложно добираться и возвращаться со школы? Если так, то бери велосипед твоего шигэ, а когда будет плохая погода, я попрошу его отвозить и встречать тебя на машине.

Цзи Шенью беспрестанно отнекивался и уж тем более не мог позволить Дин Ханьбаю отвозить и встречать его. После этих слов ему еле хватило решимости посмотреть в глаза Дин Яншоу.

– Учитель, мне не страшны сложности, — опроверг он.

— Но учителю страшны. Ты ребёнок Фансю, как я могу позволить тебе мучиться? Даже не беря это во внимание, раньше было лето, а сейчас зима. К котятам и щенкам я и то отношусь с любовью, что уж говорить о тебе, кого я родным сыном. Мне будет тяжело отпустить тебя.

У Цзи Шенью навернулись слёзы и защипало в носу: за какие такие заслуги он получил этот бесценный подарок с небес?

— Учитель, я... — в душе его переполняли чувства, он много раз обдумывал, боялся, как бы не перейти черту. — Вы позволите мне называть вас папой?

Дин Яншоу замер, а после прижал парнишку к себе и похлопал по спине.

Шенью назвал его папой. В этой жизни Шенью лишь раз так назвал Цзи Фансю — да и то оттянул до самого конца — в качестве прощания. Сейчас в нём перемешались все чувства. Испытывая глубокую нежность, он вновь сказал это слово. Учитель или приёмный отец — неважно, он заполнил огромную пустоту в его жизни.

Вопрос о проживании в общежитии был решён, и к тому времени, когда Цзи Шенью вышел из гостиной, у него слегка затекли мышцы. Он шагал в полной темноте, шёл дождь, но в его ушах стояли слова Дин Яншоу. Как ему отплатить за добро? Если вспомнить, то он ведь, сам того не желая, мучит родного сына семьи, в которой живёт, изводил его раньше и спокойно продолжает далее делать это.

Фонарь во дворе был выключен, но тут вышедшая из дома Цзян Шулиу снова его включила:

— Глупый ребёнок, как ты сможешь разобрать дорогу в полной темноте?

Цзи Шенью остановился:

— Тётя... как там шигэ?

— Он везде искал болеутоляющие, в итоге принял снотворное, чтобы уснуть. Он прогнал меня, даже рану не позволил осмотреть.

Цзи Шенью ничего на это не ответил и прошёл прямиком в маленький двор. Как был, в мокрой одежде, он бесцеремонно вломился в чужую спальню. Дин Ханьбай, повернувшись на бок, крепко спал, а на прикроватной тумбочке возле стакана воды стоял пузырёк снотворного.

— Шигэ? — тихо позвал Цзи Шенью. Он приподнял одеяло и пижаму, обнажив красно-фиолетовые отметины. Получив такие раны, у него ещё хватило сил целый день активно общаться и работать.

Дин Ханьбай спал как убитый. Шенью вышел из комнаты, но вскоре вернулся обратно и присел на край кровати, чтобы наложить согревающий компресс на повреждённые участки.

На плечах, спине, руках — везде были раны.

На уровне талии виднелись длинные, перекрещенные между собой полосы, которые тянулись до пояса штанов. Цзи Шенью взялся за резинку штанов и аккуратно потянул вниз. Внезапно мышцы спины напряглись и «спящий» вскочил!

Цзи Шенью вскрикнул и выронил мазь. По всей комнате моментально разнёсся запах лекарства. Тем временем сам парень уже был скручен и прижат к Дин Ханьбаю.

— Я лишь поцеловал тебя, а ты срываешь с меня штаны? — осведомился Дин Ханьбай.

— Ты притворялся? Разве ты не принял снотворное? — разум Шенью метался.

— Упаковка-то от снотворного, а таблетки в нём— кальций, — ответил Дин Ханьбай.

Цзи Шенью безрезультатно сопротивлялся. Всё это было игрой, начиная с представления за обеденным столом! Дин Ханьбай несильно сжимал его: раны действительно болели. Он стиснул зубы:

— Не дёргайся! Раз уж я так достал тебя, что ты не желаешь меня видеть, тогда зачем приходишь посреди ночи и втираешь мне лекарство?

— Тётя заставила меня прийти.

— Да? Тогда я сейчас же отправлюсь к ней и проведу очную ставку.

— Мне было жаль тебя из-за травм!

— Тогда посочувствуй и моей сердечной ране.

— Ты это ты, рана это рана...

— В таком случае я завтра разок поколочу Кейю, а ты и ему втирай лекарство.

В словесном мастерстве Дин Ханьбай никогда не проигрывал. Вкупе с грубой силой он окончательно вынудил товарища сдаться. Цзи Шенью больше не стал пререкаться и внезапно уступил:

— Тогда считай меня чудаком.

Напрочь забыв предыдущие вопросы, Дин Ханьбай ласково прикоснулся к щеке младшего:

— Ты не можешь сказать что-то хорошее? — он наклонил голову и прикоснулся ко лбу Цзи Шенью. — Осмелился пнуть меня под столом, высокомерничал, зная, что к тебе благосклонны. Это всё твоя гордыня. Разве ты не можешь заботиться о том, кто холит и бережёт тебя?

Цзи Шенью недовольно проворчал:

— Я тайком нанёс тебе лекарство, как ещё мне о тебе позаботиться? — в его словах скрывался вполне очевидный подтекст: в этой семье так много людей, но, за исключением матери Ханьбая, только он, Шенью, уделяет ему столько внимания.

Это не просто забота, это уже пылкая любовь.

— Это не считается, — прошептал Дин Ханьбай. — Ты стаскивал мои штаны, самое меньшее позволь и мне стянуть твои. Или, раз в тот день я прижался к твоим губам, ты тоже можешь прижаться к моим.

Цзи Шенью покраснел, как алый агат, и оттолкнул этого не знающего ни стыда ни совести северного волка.

Он был так зол, что аж задохнулся от возмущения и не мог сделать ровным счётом ничего. Он больше не желал видеть это лицо!

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: идёт перевод

http://tl.rulate.ru/book/48282/3255669