Готовый перевод Sui Yu Tou Zhu / Бусины из битого нефрита: Глава 54. Розы расцвели

Дин Ханьбай совершил тяжкое преступление. Не то чтобы он ел солому и спал на улице, но снижение качества жизни приводило его в уныние. Он даже думал позвонить в Бюро планирования и предложить как можно быстрее снести эту убогую лачужку на улице Чуншуй.

Чжан Сынянь вошёл в комнату, посмотрел на него и сердито произнёс:

— Ты что, бессовестный маленький мальчик? Что ты нарисовал на стене?

На стене красовались слова: «Ещё день». Дин Ханьбай ответил:

— Я просто считаю. Очень давно не видел своего шиди.

Чжан Сынянь почувствовал отвращение:

— Всего лишь полмесяца не виделись. Считаешь это таким большим сроком?

Дин Ханьбай часами планировал, а когда ничего не делал, добавлял один штрих к чёрточкам на стене. Когда же погружался в свои мысли, желал нарисовать человека. Он встал с жёсткой кровати: этот обнищавший представитель золотой молодёжи собирался заработать денег. Вышел с запущенной улицы, завёл микроавтобус и помчался проверять счета печи для обжига фарфора, а заодно и обсудить кое-что с Тун Пэйфанем.

Всю дорогу он размышлял, хорошо ли поживает его шиди?

Шиди, которого он не видел какое-то время, похудел на три килограмма, но не из-за любовной тоски: просто он каждый день столько работал, что аж не чуял под собою ног. Он ходил в школу, отвечал за бизнес третьей лавки, а когда возвращался домой, нужно было ещё позаботиться об учителе с тётушкой. Уже тогда, как только отношения между ним и Дин Ханьбаем стали достоянием гласности, Дин Яншоу и Цзян Шулиу должны были рассердиться на него, бить и ругать, но эти двое ничего не делали, чем только больше заставляли его чувствовать вину и неловкость.

В полдень семья дяди за обедом отсутствовала, и дома было как-то пусто. На столе лежали чачжанмён и семь-восемь видов овощных ингредиентов, а аромат соевого соуса бил в нос. Цзян Цайвэй заметила, что Цзи Шенью как-то застыл, слегка кашлянула и подмигнула, зовя его есть, пока всё не остыло.

Цзи Шенью выбрал ингредиенты: сою, ветчину, огурец, китайскую капусту и редьку. Когда-то Дин Ханьбай выбрал именно это. Дин Ханьбай тогда ещё смешал для него соус и вытер его со рта, когда он не мог воспользоваться своими руками.

Погода была тёплой. Бродивший неподалёку кот, унюхав запах, присел около двери.

— Ещё мгновение, и наступит май. Жизнь действительно проносится быстро, — заметила Цзян Цайвэй.

— Скоро день рождения у старшего брата. Он же пятого мая, — охнул Цзян Тинген.

Произнесённые случайно или намеренно, так или иначе, эти слова заставили Дин Яншоу замереть на мгновение. Затем раздался хруст откусываемого маринованного чеснока. Цзян Шулиу просто отложила палочки: у неё снова не было аппетита. Цзян Тинген повернул голову и спросил:

— Цзи Чжэньчжу, разве твой день рождения тоже не весной?

— Был два дня назад.

Некоторое время стояла тишина. После того, что произошло, у кого останется желание праздновать день рождения? За столом больше никто не разговаривал. В конце обеда Дин Яншоу сказал, прежде чем уйти:

— Ты всё время работал. Отдохни два дня.

Цзи Шенью встал и догнал его. Учитель и ученик вдвоём остановились на веранде. Шенью терпел с того самого переполоха, но сейчас высказался:

— Учитель, Вы выгнали шигэ, у Вас наверняка осталась на меня большая обида. Вы можете бить и ругать меня. Не сдерживайтесь только потому, что мой папа попросил приютить меня. Это я виноват перед Вами и тётушкой.

Дин Яншоу беспомощно усмехнулся: какой смысл бить и ругать? Даже если метёлка из перьев переломится, это не значит, что ты перестанешь тосковать по прошлому. И в чём смысл говорить: «Я виноват», если не слушаться и не меняться? Раз собрался быть упрямым, то к чему испытывать угрызения совести? Лучше уж упрямиться до самого конца.

— Я не буду бить тебя и не буду ругать. Семейное наказание можно применять только к членам семьи.

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Цзи Шенью едва не оторвал кусок колонны, за которую держался. Дин Яншоу заботился о нём как о родном сыне, даже не позволял ему проживать в школьном общежитии, чтобы не проходить через трудности, научил его всем навыкам, первым среди всех сделал его наставником... Цзи Шенью даже назвал его папой. Но теперь он не член семьи, а всего лишь ученик.

У него не хватило смелости сказать что-либо в свою защиту, он действительно это заслужил.

Однако Дин Яншоу повернул голову:

— Ты человек благодарный и преданный. То, что я только что сказал, гораздо более жестоко по отношению к тебе, чем избиение или ругань, — он всё ещё не сдавался, сохраняя небольшую надежду. — Шенью, стоит ли идти на такой шаг ради шигэ? Даже если ты будешь неустанно чувствовать угрызения совести и за всю жизнь не получишь прощения ни от меня, ни от тётушки... всё равно не согласишься повернуть назад?

Это было крайне затруднительное положение. Цзи Шенью стиснул зубы:

— Стоит. Шигэ не сдался, даже когда ушёл из дома, значит, я для него всего этого стою, — так или иначе, его давно уже выставили на всеобщее обозрение, ничего не случится, если это сделают ещё раз. — Учитель, мне действительно нравится шигэ. Он хорош во всём, он мне искренне нравится.

Дин Яншоу криком прервал его:

— Ладно! Я прекрасно знаю, хорош он или нет. Ты тоже очень хорош. У вас двоих многообещающее будущее, у вас может быть жизнь, которой другие люди позавидовали бы, но почему же вы, два парня, спутались друг с другом?! Испорчено, всё испорчено!

Шаги постепенно стихли. Растерянный, Цзи Шенью долгое время стоял на месте. Внезапно к нему подскочил Цзян Тинген, напугав. Он подталкивал Шенью по направлению к маленькому двору и упрекал:

— Я всё слышал. Ты дурак? Тебе всё ещё нравится старший брат? Не стыдно?

Цзи Шенью, не отвечая, задал встречный вопрос:

— Как думаешь, учитель прав? Что мы... всё испортили?

— Конечно прав. Старший брат изначально был боссом в лавке, а теперь его выгнали из дома, он стал бомжом. В будущем ему будет очень трудно чего-либо добиться без помощи семьи.

Вернувшись в маленький двор, Цзи Шенью уговорил Цзян Тингена немного вздремнуть, подготовил для него интересную книгу и тёплую воду. Нормальный человек знает, что тот, кто необъяснимо заботлив, скрывает дурные намерения, но этот человек по фамилии Цзян оторопел, держась за одеяло и боясь, что симпатия Цзи Шенью перейдёт на него.

Закрыв дверь, Цзи Шенью направился в кабинет, где всё закрыл, чтобы даже муха не пролетела. Он обошёл стол и сел. Вспоминая их разговоры о будущем, он почувствовал недовольство и обиду, но, что более важно, у него были большие амбиции. Блестящее будущее Дин Ханьбая ещё впереди, и Шенью желал всем доказать, что не только не испортил ему жизнь, но и будет тем, кто сможет больше всего помочь Дин Ханьбаю.

Поставив рядом бутылочку с чернилами и перьевую ручку, Цзи Шенью достал стопку белой бумаги. Он успокоился, склонился над столом и стал писать. От первой строчки до конца, штрих за штрихом, страница за страницей — его рука продолжала писать весь день. После того как чернила высохли, он проверил текст, вложил листы в конверт, крепко склеил, пошёл в спальню и разбудил Цзян Тингена.

— Выспался? — вежливо спросил он. — Прошу тебя, сходи на улицу Чуншуй и передай это шигэ.

Цзян Тинген сначала растерялся, но внезапно очнулся и взял конверт, чтобы посмотреть. Такой толстый? Длинное любовное письмо? Сперва он отказался и с добрыми намерениями принялся отговаривать его. Цзи Шенью снова протянул конверт и объяснил:

— Это очень важная вещь. Там нет и слова пустой болтовни. И раз я прошу тебя, то в будущем ты будешь распоряжаться лавкой, идёт?

Каждый бумажный лист был сплошь покрыт китайскими иероглифами и символами, а ещё многочисленными формулами. Цзян Тинген повернулся и увидел возле изголовья кровати книгу и воду. Неудивительно, что тот пытался заискивать перед ним. Это оказалось заранее обдуманным планом. Он согласился, дождался темноты и тихо сбегал. Дин Ханьбая не встретил и передал письмо Чжан Сыняню.

* * *

Дин Ханьбай прохлаждался в офисе при печи для обжига фарфора, помещение было маленькое, они с Тун Пэйфанем сидели подле стола и совещались. Полезные связи непрерывно накапливались, также постепенно люди захотели использовать печь в деревне Тун для обжига собственных товаров. Сжимая стопку листов, Дин Ханьбай сказал:

— Я столько говорил о бизнесе, но ты не принимаешь заказы?

Тун Пэйфань выпустил струю дыма:

— Не могу. Ты же не сможешь сделать много хорошего фарфора, а тем более фарфор высшего качества.

Видов печей множество, но печи для обжига фарфора, которые могут создавать высококачественный товар, по пальцам пересчитать можно. Это тот случай, когда деньги у твоих покупателей есть, но у тебя нет возможности их заработать, поэтому ничего не получается.

— А твой парень тоже не сможет сделать? — спросил Дин Ханьбай.

— Хуайцин перенял у учителя Ляна менее 70% знаний, к тому же силён он в основном в каллиграфии и живописи.

Если выполнять заказы хорошо, молва о вас распространится, таким образом в будущем всё больше и больше людей будет искать вас. Однако тут ещё не сформировавшаяся слава разбилась о риф. Дин Ханьбай в расстроенных чувствах закончил собрание, купил коробку булочек с бараниной и направился домой.

Как только он вернулся, не успел сесть, как Чжан Сынянь сунул ему конверт. Старик объяснил:

— Твой младший двоюродный брат передал. Такой толстый, предполагаю, что там пачка денег.

Младший двоюродный брат? Если Цзян Тинген искал его, то это точно по команде Цзи Шенью. Дин Ханьбай мгновенно взбодрился и спросил, открывая письмо:

— Он что-нибудь сказал? Это мой шиди передал?

Ханьбай вытащил... письмо?! Он повернулся спиной, боясь, что чужой увидит.

— По толщине не похоже на любовное письмо, не иначе как любовный роман, — с горечью произнёс Чжан Сынянь.

Дин Ханьбай покраснел. Он хотел немедленно прочесть то, что передал ему Цзи Шенью, но внезапно замер в растерянности, развернув конверт: несколько формул и страницы с объяснением. Сначала всё это вызвало лишь недоумение. Но как только он дочитал, его сердце застучало так быстро, будто хотело выпрыгнуть из груди.

Цзи Шенью написал ему рецепты изготовления глазурей — всех видов и типов, и даже незначительные пустяки относились к разъяснению рецепта! Изначально он не верил в родство душ, но эти листы бумаги стоимостью в тысячи золотых слитков оказались именно тем, что ему нужно. В это было трудно поверить.

Булочки остыли, Дин Ханьбай даже не прикоснулся к ним, а спрятался в комнате и постоянно перечитывал послание. Он действительно жадный: даже имея этот рецепт, он всё равно был недоволен, хотел найти ещё хоть какое-то слово, хоть одну тёплую фразу, содержащую в себе пару слов любви.

В него словно вселился разведчик, шпион, который пристально рассматривал бумагу. А могут ли первые слова каждой строки быть связаны? А если по диагонали? А что, если перевернуть?

Ничего, совсем ничего. Почему этот жестокий и холодный маленький южный варвар так сдержан? И это после того, как они не виделись почти полмесяца!

Так и не поняв, что там был за тайный шифр, Дин Ханьбай сложил помятый листок обратно, но, кладя его в конверт, кое-что заметил. Его глаза засияли. На внутренней стороне конверта была спрятана одна небольшая строчка, и Ханьбай прекрасно знал этот почерк.

«Шигэ, розы расцвели, я очень по тебе скучаю».

Этого было достаточно. Дин Ханьбай обезумел от этой фразы, она была словно дождь после долгой засухи, лучше, чем встреча со старым другом в чужом краю. Завидуя самому себе, он вспомнил об их первой брачной ночи. Старая жёсткая кровать встретила его рухнувшее тело с непередаваемым грохотом.

* * *

Храня эти рецепты изготовления глазури аки божью благодать, Дин Ханьбай временно передал дела с перепродажей антиквариата Чжан Сыняню, а сам сосредоточил внимание на печи для обжига фарфора. Рано утром он поспешил в деревню Тун и вручил два листа с рецептом Фан Хуайцину для ознакомления.

— Мой шиди передал это тебе? — спросил Фан Хуайцин.

— Передал всё, — у этих двоих была взаимная неприязнь, к тому же они оба любили мериться силами. Он заранее был готов сделать предупреждение Фан Хуайцину, но неожиданно тот первым равнодушно фыркнул:

— Мой шиди выглядит умным, а на деле дурак.

Обычные люди полагаются на свои деньги, а мастера — на свои навыки. Сейчас эти двое даже не видятся друг с другом, но младший всё равно передал уникальные знания, это очень глупо.

— Ты имеешь в виду, что на меня нельзя положиться?

— Твои родители выгнали своего родного сына, но оставили приёмного? Раньше Цзи Шенью помогал тебе реставрировать антиквариат, чтобы ты мог получать деньги, а затем дал рецепт, чтобы помочь тебе зарабатывать на фарфоре. Нельзя поручиться, что, когда твои дела пойдут в гору, чувства не изменятся и, когда однажды он вернётся домой, тем, кто его вышвырнет из дома, не будешь уже ты.

Кажется, этот человек потерял всё и сразу. Слушать его было ещё печальнее, чем видеть обрубленные руки.

Дин Ханьбай больше всего в жизни любил спорить с людьми и поэтому тут же ответил:

— Эта печь для обжига фарфора в ближайшем будущем будет приносить деньги. Когда откроется торговый центр антиквариата, возможно, понадобится открыть и несколько других печей. Тогда и дела Тун Пэйфаня вместе с моими поднимутся в гору. Тем не менее ты не опасаешься, что тебя выгонят, напротив, беспокоишься за наши супружеские дела. Всё же это очень мило.

Фан Хуайцин поперхнулся, что аж дышать не мог. Его успокоили, после чего он со всем усердием приступил к работе. Марксизм утверждает, что наука и техника являются производительными силами. Заполучить рецепт значило, что они завладели ноу-хау. А если они способны делать то, что другие не могут, то их известность — лишь вопрос времени.

Дин Ханьбай принялся одно за одним реализовывать недавно обсуждавшиеся дела: в основном изготавливать высококачественные изделия и повышать деловую репутацию. После долгого времени безостановочной работы печь аж дымилась. Он спустился к реке и лёг на луговую траву прямо поверх расстеленной куртки, чтобы немного отдохнуть.

Солнце слепило глаза. Он вытащил пустой конверт и прикрыл его от света, щурясь и вглядываясь в строчку мелких иероглифов. «Шигэ»... Он действительно хотел услышать, как Цзи Шенью зовёт его шигэ. Тому пришлось бы наклониться к его уху и положить руки ему на плечи. «Розы расцвели» — это так романтично, напоминает сцену в тот день, когда они были посажены. Он хотел собственноручно сорвать одну и подарить её Цзи Шенью. «Я очень по тебе скучаю» — всего пять слов, но в таких коротких словах скрывался бесконечный смысл, не так ли? Цзи Шенью наверняка сдерживает себя и, безусловно, думая о нём, сходит с ума.

* * *

Цзи Шенью только что продал комплект украшений, чихнул и шмыгнул носом. Дин Кейю по-прежнему следил за ним, но за полмесяца общения постепенно перестал насмехаться и унижать, даже время от времени просил совета по методу резьбы.

Возвращаясь домой после закрытия, Цзи Шенью был прижат к окну в автобусной давке и объяснял соученику детали. Дин Кейю взглянул на него и смиренно вымолвил:

— Раньше мне казалось, что ты свалился как снег на голову, к тому же был несговорчив и притворялся отстранённым. За то время, что я слежу за тобой, мне снова показалось, что ты неплохой человек.

Цзи Шенью повернулся:

— Красивая обёртка. Ты хочешь обмануть меня?

Дин Кейю холодно хмыкнул. Он понял, что у этого парня острый язык, но остался очень доволен этими выпадами и после не держал обид. К тому же тот усердно учился, успешно и порядочно присматривал за лавкой, да и навыки его были хороши, прямо-таки комар носа не подточит.

— Сначала я чуть-чуть завидовал, но теперь немного восхищаюсь, — признался Дин Кейю.

Цзи Шенью оторопел. Но ему нужно было ещё многое сделать и испробовать. Так откуда взять лишние силы, чтобы спорить о всяких пустяках? Братская гармония — это самое лучшее. Когда они добрались до остановки «Императорское озеро» и вышли из автобуса, он сказал:

— Если ты не пристаёшь ко мне, то и я не буду приставать к тебе. Даже если ты ранее сломал мою вещь, так или иначе, я её починил.

Дин Кейю растерянно спросил:

— Какую вещь сломал?..

— Нефритовая курильница. Разве не ты сломал её? Я тебя не виню.

— Кто сломал твою нефритовую курильницу?! Ты можешь винить меня в том, что я заставил тебя надеть женскую одежду, чтобы привлечь хулиганов, или что своевременно не помог тебе, но как ты можешь обвинять меня в чём-то другом? Стоп-стоп, твоя нефритовая курильница разве не стоит в первой лавке?! — кричал Дин Кейю.

Было непохоже, что он врал. У Цзи Шенью сжалось сердце:

— Это действительно был не ты?

— Не знаю, о чём ты говоришь, так или иначе, это не я!

Цзи Шенью переполняли сомнения. Дойдя до дома, он как ни в чём не бывало сел ужинать, бросив взгляд на Дин Эрхе, который кивнул ему. Подали еду. С тех пор как исчезли придирки Дин Ханьбая, за столом стало значительно спокойнее.

Через некоторое время Цзи Шенью внезапно сказал:

— Шигэ не умеет готовить. Не знаю, хорошо ли он ест каждый день.

Цзян Цайвэй и Цзян Тинген воспользовались случаем, чтобы помочь, пытаясь описать несчастное положение Дин Ханьбая, который недоедал, не носил тёплой одежды и не имел дома. Однако, прежде чем Дин Яншоу охватило сочувствие, Дин Эрхе проговорил:

— Ханьбай очень способный. Он перестал гравировать и помчался зарабатывать большие деньги. Не волнуйтесь.

Дин Яншоу отвёл взгляд и дал знак Эрхе продолжать. Тот воспользовался случаем:

— Один постоянный клиент лавки занимается коллекционированием антиквариата. Слышал, как он говорил, что Ханьбай очень известен в их кругу и продаёт подлинные и хорошие изделия.

Цзи Шенью быстро посмотрел на выражение лица Дин Яншоу и вмешался:

— Перепродажа антиквариата не означает, что он бросит гравировать. Одно другому не мешает.

Но Дин Эрхе избежал этой темы:

— Ранее он переносил какие-то вещи, должно быть, это был собранный антиквариат. Не ожидал, что он уже какое-то время тайно занимался этим. В любом случае не стоит переживать, с ним всё будет в порядке, куда бы он ни пошёл.

Беседа резко оборвалась. Дин Яншоу начал злиться, а другие не осмелились вымолвить и звука. Цзи Шенью сжал палочки, опустил глаза и уставился на миску с рисом, боясь, что, если поднимет глаза на Дин Эрхе, это отобьёт у него аппетит!

Казалось бы, это был спокойный ужин, но Дин Яншоу весь вечер после чувствовал себя плохо. Цзи Шенью похлопал его по спине и помассировал её, продолжая от всего сердца заботиться о нём до самой ночи. Затем он ушёл, вернулся в гостиную и пинком закрыл за собой дверь. Дин Эрхе смотрел телевизор, а услышав шум, повернул голову и безразлично взглянул.

Цзи Шенью перешёл сразу к делу:

— Дин Эрхе, не знал, что ты действительно готов идти по головам.

Он ведь намеренно упомянул Дин Ханьбая. Все знали, что, подобрав жалостливые слова, можно смягчить сердце Дин Яншоу. Но Дин Эрхе действовал как раз наоборот: казалось, успокаивал, а на самом деле досконально объяснял действия Дин Ханьбая.

Самой большой гордостью в жизни Дин Яншоу был сын, и всё из-за его мастерства и ответственности. Но сейчас их семью швыряет из огня да в полымя. И пока одни всеми силами стараются растопить лёд между отцом и сыном, этот негодник только подливает масла в огонь.

Дин Эрхе оставался таким же спокойным, как всегда, выглядя невинным и милым. Он проговорил:

— То, что я сказал, — правда. Ханьбай делает то, что делает. Всё ещё боишься, что мой дядя об этом узнает?

— Перестань. Между отцом и сыном есть связь, незачем тебе становиться нитью, подменяя её. Шигэ только полмесяца как ушёл. Я никогда не войду в долю. И ты решил, что теперь пришла твоя очередь, да?

— А разве не должна быть моя очередь?

— Вот если он больше никогда в этой жизни не прикоснётся к семейному бизнесу и если завтра ты вдруг станешь главным директором, только тогда ты и примешь всё это как манну небесную — просто заберёшь, и всё. Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь.

— Ты — ничто.

— Я-то ничто, но в моих глазах ты ещё большее ничто. Глава этой семьи — учитель. Шигэ — единственный сын, которого он любил и баловал. Его имя не вычеркнуто из семейного реестра. Тебе следует хорошенько подумать, прежде чем снова добиваться своих целей.

Закончив говорить, Цзи Шенью ушёл, по пути быстро выключив свет. По возвращении в маленький двор по темноте вымещенный гнев сменился физической и эмоциональной усталостью. Он вдруг рассмеялся: после долгого общения с Дин Ханьбаем и сам немного научился затыкать другим рот. Когда он добрался до северной комнаты и уже открыл дверь, то услышал какой-то шум. Повернул голову и в чёрном ночном небе увидел распускающийся огромный фейерверк.

Красный, синий, жёлтый — они переливались цветами один за одним.

Но ведь Новый год уже прошёл, кто в такое время запускает салют?

В конце улицы Шаэр, на углу, стоял Дин Ханьбай с сигаретой во рту, а на земле возле внешней стены было установлено несколько коробок с зажжёнными фейерверками. Красочные и громкие, они должны привлечь немного внимания.

Цзи Шенью стоял перед дверью и с влюблённым видом смотрел. Когда последний шар исчез, казалось, что всей этой красоты никогда и не было. Но это было не всё. Снова показался свет — неясный, быстрый.

Дин Ханьбай собрал у реки молодые ивовые прутья, согнул их, наклеил два слоя сюаньчэнской бумаги, добавил к конструкции небольшую тарелку и поджёг фитиль. В этот момент качающийся бумажный фонарь как раз немного поднялся в воздух.

«Чжэньчжу, ты видел это?» — про себя подумал он.

Цзи Шенью видел это предельно ясно. Взлетающий фонарь был настолько ярким, что сиял сильнее звёзд на небе. Он бросился в центр двора, запрокинув голову, и его сердце наполнилось чувствами до краёв.

Розы расцвели.

На фонаре было чётко написано: «Я тоже скучаю по тебе».

Примечание: На китайском сленге фраза «розы расцвели» означает «я очень сильно по тебе скучаю», именно по своей второй половинке.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: идёт перевод

http://tl.rulate.ru/book/48282/3587005