Готовый перевод Sui Yu Tou Zhu / Бусины из битого нефрита: Глава 17. Либо предатель, либо вор*

* Китайская поговорка, означающая, что тот, кто необъяснимо заботлив, скрывает дурные намерения.

Ветхая калитка оказалась прикрыта, но посередине сквозь щель в ржавчине был виден маленький и грязный дворик. Цзи Шенью осторожно потянул на себя дверную ручку и, войдя во двор, почувствовал кислый запах лекарств.

Он заглянул в комнату. На окне обнаружился толстый слой шпаклёвки, вероятно, копившейся годами. Дверь дома была наглухо закрыта, а с обеих сторон от неё висели потрёпанные полосы красной бумаги с новогодними пожеланиями, которые, видимо, тоже повесили много лет назад.

— Дедушка, — позвал он.

— А! — откликнулся из дома Лян Хэчэн ровным и тем не менее звучным голосом. Дверь открылась, и хозяин показался в проёме. На улице было пасмурно, так что на плечи он накинул тонкую телогрейку.

Цзи Шенью нерешительно топтался на месте:

— Я... эм... я пришёл проведать вас.

— Я ждал тебя, — Лян Хэчэн повторил те же слова, что и в тот день, когда его выписывали из больницы.

— А если бы я не пришёл, разве вы бы не напрасно ждали? — спросил Цзи Шенью.

— Если бы не пришёл, значит, не судьба. Но ты здесь, а значит, мы связаны, — не по существу ответил Лян Хэчэн.

Увидев, что дождь снова вот-вот начнётся, Цзи Шенью последовал за собеседником в дом. Но войдя, понял, что тут и шагу ступить негде: всё пространство занимали кожаный диван, шкаф с узорчатой резьбой и бесчисленный драгоценный антиквариат. У него закружилась голова. Попятившись, он прислонился к двери, не зная, на чём сосредоточить взгляд: то ли на высококачественном белом фарфоре, то ли на превосходном селадоне*.

* Селадон — термин для керамики, обозначающий изделия, глазурованные нефритово-зелёным цветом.

Лян Хэчэн искренне улыбнулся и любезно проговорил:

— Здесь две комнаты, хочешь взглянуть?

У Цзи Шенью ноги словно свинцом налились: делая шаг, он замешкался из-за боязни поднять ногу и что-нибудь уронить. С большим трудом добравшись до входа в другую комнату, он осторожно приоткрыл занавеску и внезапно ахнул.

Его взгляду открылся большой стол, на котором стояли две наполненные водой оранжево-красные чашки с изображением облаков и драконов, сделанные в период Сяньфэн*; кунжутное печенье лежало в светло-голубой миске, украшенной изображениями восьми бессмертных**, — явно периода Гуансюй***; ещё на столе была маленькая однотонная юэская**** шкатулка.

* С 1850 по 1861 годы.

** Восемь бессмертных — это восемь даосских святых, широко распространённых в китайском фольклоре.

*** С 1875 по 1908 годы.

**** Юэский обжиг — марка синего фарфора эпохи династии Тан (VII–X вв.).

С трудом оторвав взгляд, он увидел, что подоконник, отдалённые углы да и вообще вся комната сплошь забиты красочным и разнообразным антиквариатом. Тот кислый запах исходил от прикроватной тумбочки, Цзи Шенью подошёл к ней и, принюхавшись, уловил знакомый запах из баночки.

Лян Хэчэн присел на кровать:

— Как там столетняя ваза с узором?

Цзи Шенью внезапно поднял голову и наконец вспомнил причину своего визита:

— Дедушка, я как раз из-за неё и пришёл, — он отступил назад и объяснил суть дела. — Эта ваза продана... продана за сто тысяч.

Цзи Шенью думал, что Лян Хэчэн будет шокирован и станет сожалеть, но кто ж знал, что старик останется спокойным, как гора Тайшань*, и лишь удовлетворённо кивнёт.

* Тайшань — гора в китайской провинции Шаньдун, высота 1545 м.

Цзи Шенью продолжил:

— На самом деле эта столетняя ваза с узором — подделка, вы знали об этом?

Лян Хэчэн замер, услышав эти слова. Цзи Шенью считал, что тот ничего не знал об этом, но, вопреки ожиданиям, Лян Хэчэн внезапно рассмеялся, прижимая руку к груди, и сказал:

— Не думал, что кто-то сможет определить, подлинник это или подделка. Я считал, что даже слепой Чжан едва ли способен разглядеть.

Цзи Шенью хотел спросить, кто этот слепой Чжан, но Лян Хэчэн внезапно поинтересовался:

— Ты сделал светло-зелёную фарфоровую вазу?

Цзи Шенью снял портфель и достал эту вазу. Он сам не знал, о чём думал, когда собрался прийти сюда, но взял сосуд с собой. Лян Хэчэн взял вазу, покрутил, рассматривая, однако ничего не сказал.

Некоторое время в доме было тихо, если не считать шума дождя снаружи.

Вдруг шесть пальцев крепко взялись за горлышко, подняли вазу и швырнули об пол. Светло-зелёный фарфор разлетелся вдребезги, а звук был таким звонким, что прямо-таки застрял в ушах.

Цзи Шенью смотрел на разбитую вазу, от испуга не смея вымолвить ни слова.

Лян Хэчэн заговорил первым:

— Светло-зелёная фарфоровая ваза — подделка, столетняя ваза с узором — подделка, все вещи, находящиеся в этих двух комнатах, — подделки.

Иначе говоря, вещь, украденная в тот день в переулке, — подделка, столетняя ваза, отданная в качестве подарка, — подделка, и все сокровища в этом месте — всё это — фальшивки. Может показаться невероятным, но Цзи Шенью ожидал этого. Он посмотрел на баночку, стоящую на прикроватной тумбочке: там было какое-то кислое лекарство. Выпрямившись, он сказал:

— Фарфоровая ваза — тоже подделка, я сам её сделал.

Уголки губ Лян Хэчэна приподнялись в оскале:

— Все эти вещи были сделаны мной.

Зачем было разбивать фарфоровую вазу? Наверное, она была сделана недостаточно хорошо и не была достойна находиться в этом доме.

Цзи Шенью ни капельки не расстроился, даже наоборот, если бы она не разбилась, ему было бы стыдно.

— Дедушка, — спросил он, — вы такой талантливый, как вы можете жить в такой каморке и не лечиться?

Лян Хэчэн ответил:

— Неизлечимая болезнь скоро убьёт меня, но у меня ни жены, ни детей. Зачем лечиться? Какой смысл жить сто лет? — он всё это время держался за грудь, где росла опухоль. — У меня был ученик, он не хотел учиться, был жадным, воровал мои вещи, портил мою репутацию. И вот я встретил тебя: ты обладаешь добрым сердцем да к тому же разбираешься в этом деле. Я просто хочу понять, это судьба нас связала или нет.

Цзи Шенью всё понял: старик умышленно принял его в ученики. Раньше он предполагал, что раз Цзи Фансю умер, полученные от него навыки рано или поздно ухудшатся. Но никак не ожидал, что судьба преподнесёт подарок, познакомив его с благородным человеком.

Лян Хэчэн нравился ему не только из-за великодушия. Он болел, его речь, жесты и манеры были такими же, как у Цзи Фансю последние два года.

У Цзи Шенью помутнело в голове, он посмотрел вниз, на осколки вазы, из-за которых негде было присесть и передохнуть. Через мгновение за окном послышался раскат грома. Шенью схватил со стула подушку, бросил на пол и под звуки проливного дождя торжественно встал на колени.

— Ты должен дать мне обещание, — сказал Лян Хэчэн.

Цзи Шенью тут же пообещал:

— Я преданно буду изучать искусство, прислуживать, убирать... С рождения и до старости, в болезни и в момент смерти я буду с вами и через сто лет буду похоронен, — когда Цзи Фансю привёл его к себе, ему было примерно десять лет, и именно тогда он давал эту клятву, стоя на коленях.

Лян Хэчэн похлопал себя по коленям:

— Тебе нужно позвать меня.

Шенью коснулся колена старика:

— Учитель...

Дождь был плотным, тонкие струи воды хлестали землю, превращаясь в грязные лужи. Цзи Шенью больше ничего не делал после поклонения своему учителю, разве что держал зонтик и подавал одежду, во дворе собирал старые вещи и планировал в следующий раз купить несколько горшков с цветами.

Лян Хэчэн сидел в дверях в рваной куртке и курил трубку со счастливым видом. К сожалению, счастье длилось недолго. Цзи Шенью подошёл, схватил трубку и сердито сказал:

— У вас рак лёгких, а вы продолжаете курить. С сегодняшнего дня вам следует забыть эту дурную привычку.

Лян Хэчэн не сопротивлялся, смирившись с этим, и сидя нога на ногу, отдыхал, прикрыв глаза. Цзи Шенью был измотан после того, как закончил с уборкой внутри и снаружи. Опершись о дверную раму, он вместе с Лян Хэчэном слушал звуки дождя. Через некоторое время он спросил:

— Учитель, не хотите ли вы побольше узнать обо мне?

— Всё ещё впереди, незачем торопиться, — сказал Лян Хэчэн.

Люди... все люди одинаковы. Чем меньше они спрашивают, тем больше хотят сказать. Цзи Шенью взял на себя инициативу:

— Я родом из Янчжоу. Когда мой учитель скончался, я приехал сюда с его старым другом, стал его учеником и приёмным сыном.

Лян Хэчэн приободрился:

— Тогда от какого мастера ты унаследовал свои навыки?

— От первого, однако он был мне не только учителем, ещё и отцом, — сказал Цзи Шенью. — Но... позвольте мне быть с вами откровенным, на самом деле в основном я изучаю не это, а резьбу по нефриту.

— Твой теперешний учитель — кто он? — спросил Лян Хэчэн.

— Хозяин лавки «Резьба по нефриту», Дин Яншоу, — ответил Цзи Шенью, сидя на корточках.

Лян Хэчэн удивился:

— Босс Дин? — он указал на вещи позади себя. — Взгляни-ка на этот дом, тут полно различного антиквариата, но разве среди этих вещей есть украшения из нефрита? Скульптурирование отличается от резьбы, однако если даже не получается избежать резьбы, то у твоего учителя зоркий глаз!

Было бы хорошо вообще не поднимать эту тему, да и сейчас обсуждать её немного неудобно.

Цзи Шенью ощущал неловкость до самого своего ухода, а когда добрался до улицы Шаэр и увидел двери дома семьи Дин, чувство дискомфорта возросло до предела. Его мучили угрызения совести, чувство вины и беспокойство, ведь он отвернулся от этого дома, чтобы поклониться другому учителю, забыв, что у него изначально уже был прекрасный учитель.

Когда он вошёл, то увидел Дин Яншоу, стоящего около небольшого пруда. Тот улыбнулся, заметив его, и спросил, куда Цзи Шенью ходил в такой дождливый день.

Цзи Шенью не осмелился ответить. Вместо этого он забрался под зонт в руке Дин Яншоу, взял с его ладони корм для рыб и кинул в воду. Пруд был чистым и неглубоким, в нём плавало несколько красных карпов, и учитель с учеником очарованно смотрели на них. Когда на поверхности воды появилось ещё одно отражение, они тут же пришли в себя.

Дин Ханьбай поинтересовался у них:

— Кормление рыб похоже на ситуацию с Су Ши*. И что, лавке «Резьба по нефриту» теперь придётся закрыться?

* Су Ши — китайский поэт. Сидя в тюрьме, он попросил своего сына прислать ему рыбу, если ему будет не суждено выйти живым из тюрьмы. Так что рыба стала его главным страхом. Но в течение многих лет он её так и не видел и надеялся выйти оттуда живым. Но однажды друг его сына, не зная этого правила, передал Су Ши рыбу. Поэт подумал, что его жизни осталось немного, он был так напуган, что написал стихотворение о смерти.

Дин Яншоу сделал вид, что не заметил сына.

— Шенью, давай вернёмся домой и посмотрим телевизор.

Они оба посмотрели сквозь Дин Ханьбая так, будто его здесь и не было. Цзи Шенью помог учителю вернуться в дом и оглянулся на Дин Ханьбая, который кружил подле декоративной стены.

Он больше боялся Дин Ханьбая, чем Дин Яншоу, всё-таки первый осмелился бросить вызов родному отцу.

В любом случае он не хотел навлекать на себя проблемы. Не стоит вмешиваться не в свои дела: чем меньше хлопот, тем лучше.

Во время ужина Дин Ханьбай хотел сконцентрироваться на поедании приготовленной на пару рыбы. Но сразу несколько пар палочек кинулись к рыбьему брюху, а остальные части были недостаточно нежными. Когда ураган из палочек прекратился, Цзи Шенью, который сидел рядом с ним, не стал есть сам, а переложил взятый ранее кусочек рыбы в миску Дин Ханьбая.

Тот взглянул на Цзи Шенью и получил в ответ улыбку.

Когда ели суп, ему не хватило нескольких морских гребешков, и Цзи Шенью опять отдал ему гребешки.

После ужина они взялись за арбуз, и Дин Ханьбай притворился, что ему лень двигаться, в итоге Цзи Шенью отдал ему сердцевину арбуза.

Сердце Дин Ханьбая дрогнуло. Он давно понял, что хоть этот маленький южный варвар и отправился на север, чтобы жить нахлебником, но при этом не желал во всём уступать другим, и это высокомерие раздражало. Сегодня он вёл себя действительно необычно: заботливее, чем маленькая служанка. Не стоит ждать ничего хорошего, если тебе угождают или льстят без причины — так поступает либо предатель, либо вор.

Дин Ханьбай поразмышлял и пришёл к выводу: если его не предали, значит, обокрали. Он негромко спросил:

— Ты украл мои сто тысяч?

Цзи Шенью остолбенел.

— Я ничего не крал, да кому нужны...

Он бы не осмелился, подумал Дин Ханьбай.

Вечером, когда семья смотрела телевизор, Дин Яншоу вышел, чтобы запереть дверь, а возвращаясь, вдруг громко крикнул, намереваясь напугать лесного кота у дверей.

Цзи Шенью вихрем подскочил и непроизвольно тихо вскрикнул:

— Всё пропало!

Цзян Шулиу не расслышала, что сказал Цзи Шенью, но зато Дин Ханьбай уловил каждое слово. После он весь вечер молча наблюдал за ним и заметил, что любое движение Дин Яншоу вызывало панику в глазах Цзи Шенью: прямо-таки птица, уже пуганая луком*.

* Птица, уже пуганая луком (惊弓之鸟) — китайская идиома, означающая, что человек, однажды чего-то испугавшись, будет бояться даже намёка на источник страха.

Когда они наконец вернулись в маленький дворик, Цзи Шенью шёл впереди, Дин Ханьбай следовал за ним и, входя в арку, пнул бамбук счастья*. Это движение заставило другую сторону задрожать от страха. Дин Ханьбай спросил:

— Ты что-то натворил?

* Бамбук счастья (Драцена Сандера) — комнатный бамбук, вечнозелёное миниатюрное растение.

Цзи Шенью повернулся, его лицо было бледным в лунном свете.

— Нет, я... я... я подумал, что это пробежала мышь.

Аргумент был слишком неубедительным, чтобы Дин Ханьбай ему поверил.

— Куда ты ходил сегодня?

Цзи Шенью не умел врать, поэтому решил сменить тему:

— Несколько дней назад мне приснилось, что я вернулся в Янчжоу, в том сне был мой отец и ещё ты. Папа обвинил меня в том, что я не скучаю по нему, и внезапно исчез, больше я так его и не нашёл.

Пока он рассказывал, образ Цзи Фансю становился всё более реальным, будто вот-вот в нескольких шагах появится его фигура. Цзи Шенью подошёл к каменному столу и спросил:

— Шигэ, ты можешь снова подарить мне луну?

Эффект был на один вечер, но тоже очень полезным.

Дин Ханьбай взглянул на небо:

— Сейчас идёт дождь, луны не видно.

Цзи Шенью больше ничего не просил, а Дин Ханьбай больше ничего не спрашивал, и каждый пошёл своей дорогой.

Цзи Шенью сел за стол около кровати и открыл второй том «Войны и мира». Он очень часто переворачивал страницы, но ничего не мог прочесть. Через некоторое время в дверь постучали, это была Цзян Цайвэй, нёсшая корзинку для рукоделия.

Цзян Цайвэй сообщила:

— Шенью, я связала для тебя пару перчаток. Хотела спросить, какую подкладку ты предпочитаешь: фланель или хлопок?

Цзи Шенью приятно удивился:

— Вы связали их для меня? Правда?

Цзян Цайвэй позабавила его реакция:

— Да, но я пока только учусь, поэтому получилось не очень хорошо.

Раньше, живя с Цзи Фансю, он не беспокоился о еде и одежде, но никто не заботился о таких незначительных мелочах. Цзи Шэнью был так счастлив, что у него вспотели руки, когда он взял клубочек шерсти.

Цзян Цайвэй продемонстрировала ему перчатки:

— Изначально на перчатках была отделка, но она пропускала воздух, и мне пришлось её убрать.

Цзи Шенью нервно надел на руки перчатки:

— Кажется, немного великовато.

Какое там «немного»! Как только он опускал руки, перчатки сразу же сваливались.

Цзян Цайвэй смущённо улыбнулась:

— Мне следовало сначала снять мерки. Я вязала впервые, так что сильно ошиблась.

— Вы впервые связали вещь и хотите подарить её именно мне? — уточнил Цзи Шенью.

Цзян Цайвэй была очарована блеском в его глазах и неторопливо ответила:

— Да... Это теперь твой дом, и в нём тебе незачем чувствовать себя чужим, ясно?

Цзи Шенью кивнул. Затем, пока Цзян Цайвэй измеряла его ладони, он разжал пальцы, не смея шевелиться, а его сердце бешено колотилось, когда она прикасалась к нему.

Впервые соприкоснувшись с рукой девушки, Цзи Шенью побоялся показаться грубым. После того, как Цзян Цайвэй ушла, он всё ещё переживал. Он валялся на кровати и ждал, чтобы поскорее наступила зима, желая немедленно надеть новые перчатки.

Цзян Цайвэй вернулась в передний двор и, войдя в комнату, увидела обёртку от конфет на столе:

— Ты съел все конфеты?!

Дин Ханьбай, предаваясь воспоминаниям о вкусе конфет, ответил:

— Я побоялся, что, съев их, ты растолстеешь, а растолстев, не сможешь найти себе мужа.

Целый день он испытывал терпение Цзян Цайвэй, время от времени подходя к самой его границе, и сейчас спросил:

— Ну что, у него хорошее настроение?

Цзян Цайвэй сказала:

— Он сильно обрадовался, услышав, что я связала ему перчатки, аж глаза заблестели, — она дала оплеуху Дин Ханьбаю. — Я обижена на тебя: внезапно пришёл и приказал мне утешать человека, к тому же обмануть члена семьи. Ещё немного, и ты покажешь своё истинное лицо.

Дин Ханьбай взял пару перчаток, которые ему куда больше подходили по размеру, и, отойдя в сторону, криво усмехнулся:

— Тогда припаси побольше хлопка, не дай южным лапам обморозиться на севере.

Он задержался на некоторое время, а когда вернулся к себе, свет во всех комнатах был выключен, с карниза капала вода. Проходя мимо окна Цзи Шенью, он расслышал шорох, доносящийся из комнаты. «Ла-ла-ла-ла,» — тот напевал какую-то песню. Дин Ханьбай остановился, чтобы послушать, но не смог разобрать слова, тем не менее он поднял руки, поводя ими в такт мелодии.

Цзи Шенью вскочил с кровати, стремительно подбежал к подоконнику и выпалил:

— Неудивительно, что такому жулику эта мелодия пришлась по нраву.

Дин Ханьбай хлопнул по окну:

— Да пошёл ты! Выключил свет, но не спит, напевая какую-то пессимистичную песенку.

— Тётя связала для меня перчатки, — хвастливым тоном заявил Цзи Шенью, в его интонации неумело скрывалась радость. — Я хочу подарить ей браслет, ты можешь отвезти меня на рынок за материалами?

— А ещё мне также придётся одолжить тебе денег, не так ли? — спросил Дин Ханьбай.

Цзи Шенью внезапно распахнул окно, схватил Дин Ханьбая за запястье и громко рассмеялся, прямо как сумасшедший. Из-за кромешной тьмы Дин Ханьбай не мог толком ничего разглядеть. Он осмелился подойти поближе, пусть и опасаясь, что этот человек ударит и бросит его на землю.

Ослабив хватку на запястье, Цзи Шенью проговорил:

— Я помню размер твоей руки, так что сделаю и для тебя тоже.

— Кому это нужно?! Я ношу только часы, — упирался Дин Ханьбай.

Окно снова было закрыто, звуки сделались неясными, а все слова заглушала капающая вода... «Тогда я тоже хочу подарить тебе...» — слова, произнесённые Цзи Шенью. Дин Ханьбай на мгновение замолчал и шёпотом произнёс:

— Спокойной ночи.

Вернувшись в свою комнату, он снял с запястья наручные часы.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: идёт перевод

http://tl.rulate.ru/book/48282/2764235