Готовый перевод Sui Yu Tou Zhu / Бусины из битого нефрита: Глава 25. Вода из озера Шоусиху - слёзы жемчужины

Дин Ханьбай едва ли не выплюнул еду на стол. Из-за того, что он с большим трудом сдерживал пищу во рту, у него запершило в горле. Его кашель становился всё сильнее, да так, что он был готов выкашлять лёгкие.

Остальным не хотелось размышлять над поведением Цзи Шенью. Цзян Шулиу подала воды сыну, Цзян Цайвэй хлопала его по спине, Дин Яншоу перестал ругаться, — всё внимание сконцентрировалось на Дин Ханьбае.

Дин Ханьбай трясся от кашля, однако его спокойный взгляд задержался на улыбающемся Цзи Шенью, который, жуя, злорадствовал над его проблемой. Улыбка этого парня по непонятным причинам была удивительной. Маленький южный варвар был так забавен, что на самом деле воспринял всё всерьёз и сделал то, что ему сказали. Ханьбай постепенно успокоился, вытер рот и после глотка горячего чая припечатал: «Идиот».

Цзи Шенью снова сел и сосредоточенно принялся за дыню с унаби*, пока в тарелке не осталось ни кусочка. Он уже долгое время был голоден, поэтому хотел попросить добавки, но лица учителя и тётушки выражали такую суровость, что он передумал.

* Унаби — кустарник, произрастает в азиатских странах. Даёт плоды, внешне похожие на финики, а по вкусу — на яблоки. Другие названия: зизифус, ююба, китайский финик, жужуба, чапыжник, анаб.

Цзян Цайвэй получила болезненный пинок в голень и повернулась взглянуть на Дин Ханьбая.

Тот смотрел на надувшего губы Цзи Шенью и одновременно подавал ей сигнал глазами.

Цзян Цайвэй поняла намёк, передала Цзи Шенью свою миску и попросила:

— Шенью, сходи возьми ещё одну порцию, заодно и мне доложишь.

Когда она подмигнула, Цзи Шенью тут же всё понял. Вернулся он уже с полной тарелкой. В груди разлилось тепло, и еда стала ещё слаще на вкус. Что в случае с подаренными перчатками, что сейчас, — Цзян Цайвэй заботилась о нём, помогала в самую трудную минуту. Он был искренне благодарен... но чувствовал себя неловко.

Опустошив тарелки, несколько человек один за другим положили палочки.

Родители встали из-за стола. Хотя они и не устали с дороги, но сил к вечеру оставалось мало, поэтому с чтением нотаций младшему поколению было покончено. А вот Дин Ханьбай ужасно устал за весь день. Его не волновало, прав он или нет. Отложив палочки для еды, он отправился в свою комнату спать.

Цзи Шенью последовал за ним и, только вернувшись в маленький дворик, смог окончательно расслабиться. Наступая на тень Дин Ханьбая, он поднялся по лестнице. Замер — и тень исчезла. Сам же Дин Ханьбай, ни на секунду не останавливаясь, продолжил идти.

Шенью всё ещё держал в руках пальто товарища, намереваясь постирать его, прежде чем вернуть.

Он оставил дверь приоткрытой, сел за стол и стал прислушиваться. Отметил, как Дин Ханьбай ушёл мыться и как через некоторое время вернулся обратно. Улучив нужный момент, Цзи Шенью вышел из комнаты и преградил старшему путь.

От Дин Ханьбая шёл пар из-за оставшейся на коже влаги, он чувствовал себя посвежевшим. Ему вспомнилось, как Цзи Шенью отряхивал ноги от воды. Ханьбай подошёл ближе, подражая семье Цзян Тингена, которая следовала учению Хуанлао*, и мотнул головой, отчего капли воды разлетелись во все стороны.

* Хуанлао — направление китайской мысли, которое учит жить в мире и гармонии (т. е. Дин Ханьбай подошёл к Цзи Шенью спокойно).

От тряски у него закружилась голова. Дин Ханьбай, нахмурив брови, спросил:

— Почему ты перегородил мне дорогу?

— Шигэ, зачем ты взял на себя чужую вину? Это же я хотел научиться водить, поэтому...

— Тогда я получил бы нагоняй ещё и за то, что позволил тебе сесть за руль, — перебил Дин Ханьбай. — В любом случае меня бы отругали, а так одним поводом меньше.

Шенью смотрел в глаза Ханьбаю и думал: «Разве объяснение “одним поводом меньше” не хуже, чем “а так ругали только меня одного”?»

Дин Ханьбая бросило в пот от взгляда этого человека.

— У тебя есть ещё какие-нибудь вопросы? Я спать хочу.

Не дожидаясь ответа, он обогнул Цзи Шенью и направился в свою комнату. Он двигался так быстро, что даже задел плечо собеседника. Ханьбай рассчитывал, что этот клубок мыслей распутается по дороге в спальню.

Однако, когда молодой человек уже лежал на кровати, его разрозненные думы стали только более беспорядочными. Одна была о Цзи Шенью, смотрящем на него, другая о Цзи Шенью, признающем себя идиотом... Мысли свободно дрейфовали во всех направлениях, и их было трудно собрать. Скорее, они были даже не разобщены, а перепутаны.

Дин Ханьбай закрыл глаза и потянулся выключить свет, но коснулся кисточки от серёжки на краю абажура. Рука его замерла. Эта кисточка вызвала покалывание в подушечках пальцев, словно через них прошло электричество. И эти разряды поднимались вверх от кончиков пальцев, доходя до сердца.

Ханьбай внезапно вскочил. Неужели у него какая-то болезнь? На всякий случай съев кусочек американского женьшеня, он успокоился и только тогда смог заснуть.

Когда Цзи Шенью вернулся из душа, в соседней комнате уже было темно. Сегодня у него было много эмоциональных взлётов и падений, так что сейчас он был совершенно измождён, но всё же взял алюминиевое ведёрко, чтобы полить начинающие увядать розы.

Когда пьёшь воду, то не забываешь, кто вырыл колодец*, а поливка цветов естественным образом напомнила о человеке, который их сажал. Поэтому Цзи Шенью не смог удержаться от взгляда в сторону спальни.

* 吃水不忘挖井人— «когда пьёшь воду, не забывай о том, кто вырыл колодец»; китайская мудрость, смысл которой в том, что нельзя забывать добро и благодетеля.

«Так темно. Дин Ханьбай уже спит?» — подумал он.

Ночь была тихая, Дин Ханьбаю ничего не снилось. Только после рассвета пригрезилась какая-то картина, но образы были смутными и обрывочными — так и не скажешь, что это было. Даже западные часы не разбудили его.

Он крепко спал, не изменяя привычке вставать, лишь когда солнце светит уже высоко.

Западным часам не хватило сил разбудить соню, и через пять минут в комнате возник крупный мужской силуэт. Дин Ханьбай погрузился в Чжуан Шэн Сяо Мэн*, но внезапно у него заболело левое ухо. Мозолистая от большого количества работы рука схватила его и ущипнула, да так, что от боли глаза распахнулись сами собой.

* 庄生晓梦 (Чжуан Шэн Сяо Мэн) — используется как метафора для обозначения путаницы во сне, воспоминаний о прошлом, прекрасных видений.

— Папа?

— Как тебе только совесть позволяет так крепко спать? Живо вставай и иди чинить мою машину! — возмутился Дин Яншоу.

Ханьбай завздыхал с полузакрытыми глазами, вцепившись в край кровати и всячески сопротивляясь. После долгих метаний он всё же поддался железному кулаку Дин Яншоу. У него не было выбора, кроме как переодеться и уйти, даже не позавтракав. Его желудок заурчал в унисон, когда он завёл сломанную машину.

Автомобиль остался в ремонтной мастерской. Дин Ханьбай не задержался там дольше положенного времени. Запах бензина и дизельного топлива был ему неприятен, к тому же инструменты и станки оказались жутко грязными. Оплатив счёт, он сразу же ушёл. Но домой решил не возвращаться. Стоит ему там появиться, как мать начнёт на него ворчать. В лавку Ханьбай тоже принял решение не ходить: вдруг ненароком встретит Дин Яншоу, а это всё равно что получить пулю в лоб.

Он взял такси и поехал за покупками в универмаг. Старое пальто было испорчено, придётся покупать новое.

В то же самое время дома Цзи Шенью уже проснулся и лежал в кровати, не желая шевелиться. Вчерашние воспоминания, с одной стороны, были весёлыми, но также вызывали и страх. На его лице медленно появлялась улыбка. Он перевернулся на бок и увидел на спинке стула пальто. Всю лень как рукой сняло, Шенью энергично вскочил с кровати.

Он решил обойтись без стиральной машинки, поэтому сел перед раковиной и принялся отстирывать пальто, а почистив, повесил сушиться. Оставалось подождать, пока оно полностью высохнет, и тогда вернуть законному владельцу.

Жаль, что хозяин уже выбирал новую вещь. Во время примерки Дин Ханьбай вытянул руку, чтобы надеть пальто. Из-за резкого движения мышцы спины напряглись. Боль казалась нескончаемой. Он дотронулся до спины тыльной стороной руки и нащупал отёкшую кожу.

Вчерашняя травма оказалась серьёзной, вся его спина была красной и опухшей. Дин Ханьбай всегда очень о себе заботился, поэтому, достал бумажник, купил ещё и рубашку.

Ему нравилось быть одному. Он вышел из универмага и направился на улицу Вэньхуа, приютившуюся недалеко от площади Мира. Считалось, что эта улица была ещё одним центром сбыта антиквариата, так как имела большую протяжённость и привлекала много иностранных туристов. Поэтому бюро управления по вопросам культурного наследия и городская администрация совместными усилиями официально открыли там антикварный рынок, назвав улицу красивым именем Вэньхуа*.

* Улица Вэньхуа (文化街) — дословно «улица Культуры».

Для таких вещей, как антиквариат, иногда чем обширнее рынок, тем лучше, но это также значит, что там будет больше подделок. Дин Ханьбай бродил вокруг, заходил в каждый магазин, чтобы посмотреть, нет ли там каких-нибудь хороших вещей для бюро, и если находил такие, то, не спрашивая цены, сразу же покупал.

Забираясь всё дальше, он заметил разрушенный ларёк, остановился и посмотрел на старика в тёмных очках.

Чжан Сынянь, оглядываясь по сторонам, увидел его, а после отвернулся, как будто и не был с ним знаком. Дин Ханьбай медленно подошёл ближе, встал перед ларьком, его взгляд зацепился за вещь в руках Чжан Сыняня — пастельных оттенков вазу в форме игрушки-неваляшки, по верхнему краю которой были нарисованы сотни порхающих бабочек. Раньше она стояла на подоконнике в доме Чжан Сыняня.

Какой-то прохожий остановился рядом, осмотрел вазу, потёр её, указал на некоторые места, сообщая таким образом, что он в этом разбирается, обменялся с Чжан Сынянем парой слов, а после поставил вазу на место и отправился восвояси. Они не договорились. Вообще, редко когда получается сразу ударить по рукам, поэтому в этой сфере приходится помогать друг другу.

Дин Ханьбай прошагал мимо Чжан Сыняня, добрался до конца улицы и снова повернул назад. Один мужчина шёл впереди него и остановился около Чжан Сыняня. В это время рядом с ларьком уже топтался другой пожилой мужчина. Два покупателя и один продавец — просто идеальный расклад для последнего.

Чжан Сынянь рассказывал:

— У этой вещи была пара, но сейчас она одна.

Обычно, если предмету недостаёт пары, приходится снижать цену, но он видел, что клиент разбирается в антиквариате, поэтому решил не скрывать правду, что добавило ему очков в глазах покупателя. Мужчина долго рассматривал вазу. Приблизив предмет к лицу, он учуял резкий неприятный запах и отстранился.

— Что это за?..

— Старые вещи все плохо пахнут, — невозмутимо прокомментировал Чжан Сынянь.

Дин Ханьбай, стоя неподалёку, прыснул со смеху. В вазе с узором байшоу мариновался тофу, а в этой вазе вполне могла находиться какая-нибудь другая странная жидкость. Краем глаза он отметил, что обе стороны порядком подустали, поэтому просто подошёл к компании и прямо спросил:

— Господин, какого года вещица?

— Республиканского режима*, — ответил Чжан Сынянь.

* 1912–1949 гг.

Дин Ханьбай небрежно осмотрел вазу.

— Рельефная резьба времён Цяньлуна*, ей подражали в период республиканского режима.

* Цяньлун — шестой маньчжурский правитель империи Цин, годы правления 1736–1795.

Чжан Сынянь саркастично усмехнулся, ожидая дальнейших его действий. Он совершенно игнорировал существование двоих покупателей. Конечно же, если продаёшь вещи, то исключительно ради того, чтобы получить деньги. Облик Дин Ханьбая, глубокого и состоятельного человека, был весьма притягательным — чистое сокровище для продавца.

Он повернул голову, чтобы спросить другого мужчину:

— Господин, вы думаете, эта вещь заслуживает доверия?

— А ты сам не разбираешься? — задал встречный вопрос мужчина.

Дин Ханьбай покачал головой.

— Я ещё молод, чтобы разбираться. Она выглядит красивой, поэтому и захотел купить.

Он повернулся ко второму мужчине и поинтересовался:

— Господин, а вы что думаете?

Тот высказал своё мнение:

— Она изначально имела пару, нет смысла её покупать, так как цена навряд ли поднимется.

Дин Ханьбай снова развернулся. Этот мужчина разбирался в антиквариате, он распознал, что вещь подлинная, но при этом сам пока не решался купить. Было ясно, что он колеблется. Ханьбай по-прежнему держал вазу в руках, будто не хотел с ней расставаться, и спросил о цене.

Какое-то время он препирался с Чжан Сынянем, но, так и не договорившись, поставил вазу и ушёл. Дин Ханьбай побродил вокруг, даже дошёл до площади Мира, где покормил голубей, затем снова вернулся и заметил, что вазы у Чжан Сыняня больше нет.

— Учитель, продали вазу?

— Продал. За сорок тысяч.

— Да она даже с парой стоит от сорока до пятидесяти, как тот мужчина согласился?

— У него дома уже есть одна такая, он, безусловно, был рад, что, собрав комплект, сможет увеличить её стоимость.

Если проговориться, что у тебя дома есть пара к интересующей тебя вещи, ни один хоть чуточку сообразительный продавец ни за что не понизит цену, поэтому тот мужчина наверняка не сам сообщил это Чжан Сыняню. Дин Ханьбай спросил учителя, как же он узнал о наличии ещё одной вазы в доме, но тот лишь слегка улыбнулся и пнул его по ноге.

— Ученик, — начал старик, — нам нужно смотреть не только на предметы, но и на людей. Мозг способен запомнить несметное множество информации, и нельзя забывать никого встреченного тобой ранее.

Два года назад Чжан Сынянь продал одну из двух ваз в форме неваляшки. Тем покупателем и был этот самый мужчина.

Старик положил руку на плечо Дин Ханьбая, и они направились к выходу с улицы.

— Ты хорошо потрудился, играя подставного покупателя. Пойдём, нам с тобой надо отыскать новую вазу для маринования чеснока.

Дин Ханьбай развлекался: он купил одежду, сходил в ресторан и вернулся домой лишь затемно. Миновал декоративную стену, пробираясь украдкой, чтобы не привлечь внимание родителей в гостиной. Добравшись до маленького дворика, увидел, что бамбук счастья процветал, тогда как розы были на последнем издыхании. Дин Ханьбай холодно окинул взглядом эту картину. В любом случае печать была возвращена, и теперь ему было наплевать на эти розы.

Когда он поднимался по ступенькам, полуоткрытая дверь внезапно распахнулась и Цзи Шенью снова, выгадав нужный момент, преградил ему путь.

— Шигэ, ты вернулся, — он протянул высушенное пальто. — Я его постирал, держи.

— Не нуждаюсь, — отрезал Дин Ханьбай.

— Даже постиранное не нужно? — уточнил Цзи Шенью.

— Портянки, даже стираные, всё равно портянки. Я купил новое.

После он вернулся в свою комнату, и у Цзи Шенью не оставалось другого выбора, кроме как отнести пальто к себе. Размер был не его, поэтому носить не сможет, однако оно было в идеальном состоянии — выбросить будет несомненным расточительством. После некоторого молчаливого раздумья Цзи Шенью решил сначала положить пальто в шкаф, а потом уже решить, что с ним делать.

Дверца шкафа захлопнулась, а дверь комнаты, наоборот, оказалась отворена. Дин Ханьбай вальяжно вошёл с пузырьком травяной настойки, словно барин.

— Эй, отплати мне за услугу.

Он сел на стул и неспешно расстегнул все пуговицы, обнажив грудь. Снял рубашку, скрестил руки на спинке стула, положил подбородок на предплечье и стал ждать, когда о нём позаботятся.

Цзи Шенью помнил только, что вчерашнее столкновение было громким и сумбурным, но не ожидал, что травма будет столь серьёзной. Он вылил немного настойки на ладонь. Её нужно было разогреть, поэтому он легонько растирал руки.

— Шигэ, больно?

Дин Ханьбай прищурил глаза, ощущая себя абсолютно комфортно.

— Нет.

Тёплые ладони двигались по спине с переменной силой, причиняя то боль, то удовольствие. Цзи Шенью опустил руки немного ниже, поглаживая под лопатками, и ещё раз переместился, помассировав место около рёбер.

Дин Ханьбай внезапно встал.

— Я просил нанести лекарство на синяк, зачем ты трогаешь места, в которых щекотно?

— Откуда мне знать, в каких местах тебе щекотно? — шёпотом спросил Цзи Шенью.

Чего он не ожидал, так это того, что Дин Ханьбай сделает выпад и попытается схватить его. Цзи Шенью скрестил руки, открыв бока. Его ладони были в лекарстве, так что у него не было другого выбора, кроме как попятиться назад. Споткнувшись, он рухнул на кровать.

— Отчего ты прячешься? Неужели скрываешь свои чувствительные места? — Дин Ханьбай откровенно издевался, и Шенью съёжился. Он извивался и уворачивался, его волосы пришли в полный беспорядок.

— Ты каждый день со мной препираешься, верно?

Цзи Шенью истово кивал снова и снова. Когда мучения прекратились, его ладони бессильно упали по обеим сторонам от головы. Лёжа на спине, он смотрел на Дин Ханьбая, а тот стоял на одном колене на кровати и точно так же мерил его глазами.

Цзи Шенью не мог вынести этого взгляда. Хотя он и был спокойным, даже мирным, но нельзя было распознать, какие эмоции за ним скрывались.

— Почему покраснел? — спросил Дин Ханьбай.

— А что, и краснеть нельзя? — парировал юноша.

Это был не первый раз, когда Дин Ханьбай терпел поражение, его взгляд переместился на руки Шенью. Вспомнилось, как они только что массировали усталые плечи и растирали лекарство по спине. Он забыл о боли и сосредоточил внимание на руках Цзи Шенью.

— Ты однажды сказал, что у тебя не просто так нет мозолей, почему?

Цзи Шенью снова пришёл в изумление. Он изо всех сил размышлял, какое бы такое более или менее сносное объяснение выдать. Пусть даже оно будет бредовым, лучше ответить, дабы сменить тему. Однако долгое раздумье только разжигало интерес Ханьбая. Сидя сверху, он пару раз встряхнул побеждённого.

Цзи Шенью брякнул:

— Мозоли доставляют дискомфорт.

— В чём?

Цзи Шенью не сдавался и пошёл ва-банк:

— А ты, как мужчина, думаешь — в чём?

Стало ужасно тихо. Сказанного не воротишь, да и поздно отказываться от своих слов. Но, прежде чем Шенью начал терзаться из-за своих мыслей, Дин Ханьбай протянул мозолистую руку и легонько ущипнул его за щёку, проведя подушечками пальцев по лицу.

В каждом его слове отражалась улыбка:

— С мозолями удобнее. Ты действительно ещё такой идиот.

Дыхание замерло, Цзи Шенью казалось, будто его кожа горит под прикосновениями.

Он был настолько ошеломлён, что даже не думал сбежать, наоборот, хотелось безотрывно смотреть на это лицо. Когда Дин Ханьбай вдоволь с ним наигрался, то молча ушёл, оставив только ту горько пахнущую травяную настойку.

Внезапно за окном мелькнула фигура. Цзи Шенью сел, шаря вокруг себя пустым взглядом. Дин Ханьбай через открытую дверь кинул ему небольшую коробочку и наставительно сказал:

— В юном возрасте нужно быть аккуратней со своим достоинством. После «игр с собой» съешь кусочек американского женьшеня.

Судя по упаковке, это средство подходило как для поддержания здоровья почек, так и для улучшения потенции. Неужели его посчитали любителем мастурбировать?!

Даже вся вода озера Шоусиху* не смоет эту несправедливость! Цзи Шенью было до того стыдно, что хотелось упасть на пол и выть от горя.

* Шоусиху — озеро располагается на западной окраине Янчжоу; получило своё название из-за особой красоты и формы (досл. «узкое»).

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: идёт перевод

http://tl.rulate.ru/book/48282/2909896