Готовый перевод Sui Yu Tou Zhu / Бусины из битого нефрита: Глава 26. Междоусобная война

Цзи Шенью плохо спал всю ночь: вертелся с боку на бок, маялся, постоянно открывал глаза и снова закрывал. Постепенно он смог заснуть, но с первым же лучом рассвета вырвался из дремотного забытья, встал и принялся за учёбу.

Он сидел на веранде, дышал свежим воздухом и листал учебник китайского. Он прочёл один параграф, и тут сидевшая на дереве сорока громко застрекотала, будто вторя ему. Он с удовольствием начал в полный голос читать стихи, один за другим.

После очередной перевёрнутой страницы сзади раздался оглушительный звук.

Дверь спальни была распахнута с ноги, а посреди дверного проёма стоял Дин Ханьбай с лицом как у Асуры*, вокруг него полыхала аура жестокости. Не оставалось сомнений: будь у него меч, желовеческие жертвы оказались бы неизбежны. Он подавил зевоту и гневно крикнул на ошарашенного Шенью:

— Продолжай читать, а я послушаю твои арии, которые тревожат сны порядочных людей ни свет ни заря!

* Асуры — в индуизме низшие божества, называющиеся также демонами, титанами, полубогами, антибогами, гигантами; находятся в оппозиции к богам. Однако здесь автор имеет в виду персонажа компьютерной игры Asura's Wrath).

Цзи Шенью боялся совершить очередную ошибку, поэтому пробормотал извинения и убежал в передний двор.

Днём, во время уроков, карма сыграла с ним злую шутку. Утром Шенью побеспокоил сон Дин Ханьбая, а теперь сам был таким сонным, что не мог открыть глаза, из-за чего почерк в тетради плясал и путался. Проведя весь день как в тумане, после школы юноша со всех ног помчался к переулку Мяоань.

Цзи Шенью пришёл к Лян Хэчэну, чтобы сообщить о ситуации с печью для обжига. Он боялся вернуться домой слишком поздно, поэтому рассчитывал быстро всё рассказать, но, увидев Лян Хэчэна, передумал.

Старик прислонился к изголовью кровати и улыбнулся:

— Почему у тебя такой вид? Одноклассники обижают?

Цзи Шенью отрицательно помотал головой и подумал: а ведь Лян Хэчэн из-за болезни уже долгое время находится в подавленном настроении и с большим трудом встречается с ним, используя остатки энергии, чтобы передать свои навыки мастерства; если он узнает, что печи для обжига больше нет и его старый друг тоже бесследно исчез, не станет ли это ещё одним ударом для него?

Возможно, Шенью правда не умел притворяться, глаза и брови выдавали его истинные чувства. Но Лян Хэчэн по-прежнему улыбался:

— Ты съездил в деревню Тун? Нашёл то место?

— Нашёл, — Цзи Шенью не осмелился солгать.

Лян Хэчэн легко стукнул его по лбу.

— Рассказывай, не заставляй меня выдавливать из тебя информацию.

— Учитель, — начал Цзи Шенью, — та печь для обжига сломана. Слышал от жителей деревни, что уже больше года как... И я также не нашёл вашего друга, Тун Пэйфаня.

Улыбка на лице Лян Хэчэна на мгновение застыла, но затем он пришёл в себя. Старый антиквар давно отошёл от дел и практически не контактировал с внешним миром, но при этом не ожидал, что тот так изменится. На душе стало тяжко. Лян Хэчэн помолчал, затем поднял взгляд и увидел, что Цзи Шенью опустил голову, будто разочаровался больше, чем он сам.

В комнате стояла тишина, лишь изредка потрескивал какой-то древний прибор. Старик и юноша погрузились в печальное молчание. Небо понемногу начало темнеть, и Лян Хэчэн наконец-то произнёс:

— Не стоит впадать в отчаяние. Кажется, скоро пойдёт дождь, поспеши домой.

— Учитель, тогда мы... — начал Цзи Шенью.

— Я что-нибудь придумаю, не переживай, — успокоил его Лян Хэчэн.

Через некоторое время действительно началось ненастье. Цзи Шенью выпрыгнул из автобуса и побежал, но, преодолев лишь малую часть улицы Шаэр, уже изрядно промок. Он влетел под козырёк крыльца и в этот момент вдалеке, на перекрёстке, заметил человека, едущего на велосипеде.

Дождь лил как из ведра, случайные прохожие торопливо спасались от него, в то время как человек на велосипеде ехал неспеша, одной рукой держа руль, а другой зонтик, тем самым уберегая от холодных струй верхнюю часть тела.

Человек подъехал ближе, край зонтика приподнялся. Это был Дин Ханьбай.

Он слез с велосипеда, кинул зонтик Цзи Шенью и одной рукой завёз своё транспортное средство во двор. Снова взяв зонт, Ханьбай держал его, прикрывая их обоих от дождя всю дорогу от ворот через передний дворик. Промокшие, они вместе вошли в гостиную.

Шенью временно забыл о своих проблемах и с улыбкой спросил:

— Шигэ, дождь такой сильный, как ты можешь быть таким счастливым?

— На севере осенью дождь случается нечасто, а зима ещё более сухая, поэтому, когда наступают дождливые дни, нужно наслаждаться ими.

Он солгал. Причина же, почему он мок под дождём, заключалась в том, что в последнее время ему часто было жарко. Жар этот возник, как ему казалось, из-за большого количества съеденного американского женьшеня.

Ливень стучал по крышам три дня, прерываясь лишь изредка. Потоки воды заливали город. Шум дождя мешал, но Цзи Шенью всё равно много размышлял о том, как им с Лян Хэчэном теперь быть без печи для обжига фарфора.

Ранним утром снаружи было промозгло, пасмурно, дул ледяной ветер. Розы в маленьком дворике завяли.

Но в южной комнате, где собрались пять учеников и их учитель, Дин Яншоу, было довольно оживлённо. В ряд аккуратно стояли семь-восемь коробок, внутри каждой из них дожидался рук мастера тёсаный камень, привезённый из Сианя. Раньше они хранились в лавке «Резьба по нефриту», а теперь, после определения качества, были перевезены домой.

Дин Яншоу сказал:

— Каждый выбирает по одному камню, а в следующем месяце сдаёте мне работу.

Ученики открыли коробки, в которых лежали образцы нефрита различных видов и ценности. Дин Эрхе и Цзян Тинген стояли на месте и ждали, покуда Дин Ханьбай выберет первым. Они так поступили не столько из-за соблюдения возрастной иерархии в отношениях, сколько ради того, чтобы уловить верную стратегию. Если Дин Ханьбай выберет большой камень, то они не могут взять маленький. Если он выберет материал попроще — они не могут взять дорогостоящий.

Однако Дин Ханьбай никогда не выбирал дешёвые материалы, даже не удостаивал их взглядом. Он неспешно подошёл к коробке с белым нефритом, наклонился, внимательно рассматривая, и спросил:

— Папа, какие вещи ты хочешь получить для магазинов?

— Резные нефритовые вазы для цветов. Одну — образца времён династии Мин и одну — династии Цин, — сказал Дин Яншоу.

Ханьбай протянул руку и коснулся белого нефрита.

— Этот. Я выполню твой заказ, — так он пообещал и ушёл с равнодушной усмешкой на губах, даже не поинтересовавшись, что выберут остальные. А после вернулся в свою комнату, чтобы немного вздремнуть.

Дин Эрхе выбирал следующим, за ним Дин Кейю и Цзян Тинген, и наконец настала очередь Цзи Шенью. Он редко когда колебался и, кажется, уже давно принял решение.

— Учитель, я выбираю вот этот сапфир.

Остальные трое бросили жадные взгляды на коробку.

Среди всех драгоценных камней два сапфира были самыми лучшими и наиболее дорогими. Дин Ханьбай не выбрал их только потому, что заказчик пожелал изделия из белого нефрита. И раз даже он их не взял, кто бы мог подумать, что Цзи Шенью осмелится выбрать их.

После Цзян Тинген вцепился в Цзи Шенью и стал допытываться:

— Что ты планируешь вырезать?

— Пока не решил, — честно ответил тот.

Цзян Тинген волновался за него.

— Тогда зачем выбрал сапфир? Даже старший брат не взял их!

— Если шигэ не выбрал, то и мне нельзя? — задал встречный вопрос Шенью. — Разве это значит, что я теперь не могу остановиться на одном из них? Не волнуйся, я буду трудиться изо всех сил и абсолютно точно не испорчу материал.

В тот день, когда Шенью взял сапфир, он единым махом отрезал от него почти треть. Аккуратно завернув меньшую часть камня, положил её в рюкзак, а потом помчался в переулок Мяоань.

Учитель и ученик встретились. За последние пару дней эти двое много размышляли и сейчас были рады увидеть друг друга. Лян Хэчэн велел ученику не стесняться и присаживаться, а потом перешёл сразу к делу:

— Шенью, ты помнишь, что я сказал, когда выяснилось, что твой учитель — босс Дин?

Конечно же Цзи Шенью помнил. Лян Хэчэн тогда одновременно удивился и обрадовался, а ещё объяснил, что в его доме нет предметов из нефрита потому, что ремесло ремеслу рознь и если бы он гравировал, то не смог бы скрыться от глаз Дин Яншоу.

Лян Хэчэн продолжил:

— Ты ученик босса Дина, ты очень хорош в гравировке и при этом встретил меня. Разве небеса не предопределили нам работать вместе?

Он размышлял много дней, и в конце концов его озарило: с самого начала судьба не только его вынудила учить Цзи Шенью, но и того заставила восполнить Лян Хэчэну недостающие знания.

Если они будут подделывать антиквариат из нефрита, то и отсутствие печи для обжига не проблема.

Теперь настала очередь удивляться Цзи Шенью. Он открыл сумку, развернул и выставил на обозрение сапфир. Юноша рассмеялся, его смех становился всё громче и громче:

— Учитель, наши мысли сходятся.

Лян Хэчэн от радости хлопнул по столу.

— Раз уж ты принёс сапфир, придумал, что будешь с ним делать?

— Вырежу нефритового ребёнка в стиле династии Сун, едущего на белом олене и держащего лотос на фоне возвышающихся цветов.*

* В китайских древних легендах и мифах бессмертные передвигались на белых оленях. Считается, что если приобрести такую фигурку из нефрита, то она станет залогом крепкого здоровья, долголетия и успеха.

Учитель и ученик устроились в маленькой комнате, где единственным рабочим местом служил колченогий стол. Цзи Шенью растирал тушь и пока ещё не видел набросок Лян Хэчэна. Его ожидания были смешаны с некоторой долей недовольства. В конце концов, у какого ученика не было желания превзойти своего учителя?

Лист бумаги был небольшим. Лян Хэчэн, оттопырив шестой палец, взялся за кисть и, не теряя времени даром, нарисовал идущего ребёнка с лотосом в руке. Старик пустился в объяснения:

— Нефритовые фигурки детей в каждой династии были разными. Если ты хочешь сделать в стиле династии Сун, то его нужно рисовать с короткими волосами, одежду — с ромбовидным узором или же волнистыми линиями, а всё лицо, вплоть до бровей и ушей, очертить тонкими, микроскопическими линиями, — на каждую из этих деталей необходимо обращать внимание.

Это не просто гравировка в качестве хобби. Здесь каждая линия должна быть высечена с особой внимательностью, малейшая ошибка сразу же выдаст в фигурке подделку.

Этого кусочка сапфира должно было хватить, чтобы создать правильного нефритового ребёнка. Поэтому Цзи Шенью решительно настроился сделать его идущим с лотосом в руках. Лян Хэчэн пристально смотрел на свой эскиз с изысканными и тонкими линиями.

— Учитель, — не удержавшись, спросил Цзи Шенью, — сколько же всего хранится в вашей голове?

— Достаточно, чтобы впечатлить тебя, — подмигнул Лян Хэчэн.

Цзи Шенью рассуждал про себя. На антикварном рынке количество подделок достигает девяноста процентов. Сколько же высококвалифицированных мастеров скрывается и наживает на этом целые состояния? Вот только они по большей части сильны лишь в некоторых областях: например, фарфоровых изделиях, каллиграфии или живописи. А те, в свою очередь, делятся на различные подвиды. Но Лян Хэчэн был другим — казалось, он хорош во всём.

Цзи Шенью внезапно вспомнил слепого Чжана и спросил:

— Учитель, вы настолько потрясающи, сможет ли слепой Чжан разглядеть это?

Лян Хэчэн ответил:

— Он с самого детства рос, окружённый предметами роскоши, к тому же у него врождённые способности. Сложно объяснить в двух словах, — изначально он хотел ограничиться кратким рассказом, однако продолжил сплетничать. — Однажды с его семьёй жестоко обошлись, тогда он и ослеп. Возможно, именно то обстоятельство, что он многое повидал и прошёл через трудности, лишило его тщеславия.

Шенью подумал, что эти двое врагов, один из которых подвергся насилию, а другой смертельно болен, могли бы стать родственными душами. Он много размышлял — и не просто строил теоретические выводы, а прямо-таки хотел действием изменить ситуацию между ними.

Каждый осенний дождь забирал из запасов природы частичку тепла, и Дин Ханьбай взял отгул на два дня на том основании, что на улице похолодало... Он всегда так поступал: различными способами бросал вызов Чжан Иню, а тот с удовольствием позволял, ожидая, когда сможет уволить его из-за накопленных поводов.

В мастерской было слишком холодно, и Дин Ханьбай отнёс белый нефрит в кабинет. Вымыл руки, сосредоточился и начал вырезать вазы для цветов. Сначала он расстелил слой плотной войлочной ткани, удобно разместил камень, рассчитал параметры и принялся прорисовывать форму.

Ханьбай обладал чутким слухом и острым зрением. Окуная кисточку в чернила, он обратил внимание на звук шагов снаружи, тихий и почти не заметный. Интересно, кто же этот маленький воришка?

Дверь была приоткрыта самую малость, но эти янтарные глаза были слишком узнаваемы. Воришка, ещё не зная о своём разоблачении, шагнул назад, чтобы уйти. Дин Ханьбай смотрел на нефрит, опустив голову, и тем не менее громко произнёс:

— Заходи, раз пришёл. Чего хотел?

Цзи Шенью замер. Ему ничего больше не оставалось, кроме как скрепя сердце войти.

Он не хотел находиться с с кем-либо ещё в одной комнате, так как боялся раскрыть суть своей работы. Но что ему оставалось делать? Шенью держал в руках несколько баночек с краской. Сапфир долгое время пролежал в темноте и стал жёлто-коричневым*, поэтому юноша хотел найти сюаньчэнскую бумагу, чтобы подобрать похожий цвет и приспособить её для эскиза нефритового ребёнка.

* Некоторые сапфиры и другие натуральные камни могут менять свой цвет под воздействием солнечных лучей.

Подойдя к столу, Шенью неспешно проговорил:

— Шигэ, делаешь набросок?

Дин Ханьбай не удостоил его взглядом, но, почувствовав запах краски, спросил:

— Рисуешь?

Цзи Шенью сказал «угу», его движения были такими же лёгкими, как и шаги. Он обошёл стол, выдвинул стул и сел рядом, а после, расстелив бумагу, принялся смешивать краски. Немного жёлтого, немного коричневого, точно соблюдая пропорции.

Эскиз уже был нарисован, и Дин Ханьбай снова спросил:

— Слышал, ты выбрал сапфир. Что собираешься вырезать?

— Курильницу на трёх ножках и с двумя ручками.

Ханьбай наконец посмотрел на него.

— Будет нелегко.

Цзи Шенью кивнул. Он, конечно, понимал ценность сапфира и что, отрезав даже небольшой кусочек для изготовления нефритового ребенка, тем самым уменьшит стоимость изделия. Поэтому гравировать будет в высшей степени сложно. Однако в будущем его цена однозначно вырастет и сможет покрыть все расходы.

Юноша долгое время смешивал краски, но так и не достиг желаемого результата. Отложив кисть, он любовался другим предметом. Этот белый нефрит также был разрезан надвое. Цзи Шенью помнил, что одна ваза должна быть выполнена в стиле эпохи Мин, другая — эпохи Цин. Он спросил:

— Шигэ, а какова временная разница между династиями Мин и Цин?

Дин Ханьбай заметил лишь:

— По сути, разницы нет.

Всего четыре слова, но Цзи Шенью сразу же понял. Вещи, созданные в эпоху Мин, должны быть простыми и грубыми. С каждым династическим периодом они становятся всё более сложными и разнообразными. Разница между эпохами Мин и Цин небольшая*, поэтому стиль не претерпевает особых изменений.

* Династия Мин (1368–1644 гг.) и династия Цин (1636–1912 гг.).

Он вдоволь налюбовался и продолжил дальше смешивать краски.

Теперь настала очередь Дин Ханьбая подглядывать. Он смотрел на жёлто-коричневые пятна на бумаге и буквально испытывал отвращение.

— Что ты творишь?

Цзи Шенью неуверенно сказал:

— Пытаюсь подобрать нужный цвет, чтобы нарисовать... нарисовать мушмулу*.

* Эриоботрия японская, или мушмула, или локва, или шесек — небольшое вечнозелёное дерево или кустарник с похожими на яблоки плодами.

Дин Ханьбай раздосадованно вздохнул, поднял кисть и промыл её. Кончик кисти окунул в краску — три раза в жёлтую и один раз в коричневую — и после правильного смешения выдал насыщенный цвет мушмулы.

— Рисуй, — велел он. — В конце концов, я не видел тебя рисующим.

Цзи Шенью сам себе поставил такие условия, в итоге ему только и оставалось, что ответственно подойти к рисованию.

Он повернулся к открытому окну, за которым открывался вид на сад и деревья в нём, и вдруг на него нахлынуло вдохновение, он начал вырисовывать произвольные линии, не в силах остановиться. Один мазок за другим — под кистью рождались пышные зелёные листья и сочные жёлтые плоды на фоне унылого осеннего пейзажа. Он облокотился на стол и постепенно дорисовал мушмулу.

Дин Ханьбай прекратил резьбу, всё его внимание было приковано к картине, плотно сжатым губам Цзи Шенью и написанным словам:

«Благоухает малиной

Мушмула, сияет золотом.

Садовый пруд крадёт весенний свет.

Горлица воркует, сидя на белой шелковице,

Близь окна раздаётся пение иволги.

Путники покидают родные края,

А моё сердце изнывает от тоски».*

* Стихотворение китайского поэта династии Юань (1271–1368) Хан И (韩奕).

Маленький сад, неглубокий пруд, поющие птицы. Цзи Шенью приехал из Янчжоу сюда, в чужой дом, этот стих хорошо подходил ему. Но Дин Ханьбай был недоволен. Что значит «а моё сердце изнывает от тоски»? Когда он был расстроен, ему хотелось задираться и скандалить, поэтому, собираясь проучить младшего, он спросил:

— Тебя вкусно кормят и поят, к тому же я забочусь о тебе, так отчего ты продолжаешь печалиться?

У Шенью не было скрытого намерения, и тем не менее он прошептал:

— Когда это ты заботился обо мне?

Дин Ханьбай долго сдерживался, чтобы не закричать: он пригласил его поесть чачжанмён, ходил с ним по магазинам, обнимал его, когда тот получил рану... Не собираясь перебирать в памяти все эти моменты, он холодно бросил:

— Бесчувственный и неблагодарный человек. С сегодняшнего дня я покажу тебе, что значит «бабушке не нужен, дядя не любит»*.

* «Бабушке не нужен, дядя не любит» (姥姥不疼，舅舅不爱) — китайский фразеологизм, означающий «никому не нужен».

Цзи Шенью ярко улыбнулся.

— Бабушка и дядя не имеют к тебе никакого отношения. Ты же старший брат, не так ли? — прикинулся он дурачком, а после наклонился, чтобы помочь соседу убрать отлетевшие крошки нефрита.

Дин Ханьбай холодно посмотрел на него и намеренно вслух отметил, что его собственный белый нефрит даже без полировки выглядит красивым. Кто знает, можно ли считать человека хвастуном, если он кичится нефритом, но Цзи Шенью ясно видел, что взгляд Дин Ханьбая, пусть и был холоден, при этом горел огнём.

На улице дул осенний ветер, срывая и кружа листья. Но вокруг городского музея продолжали зеленеть деревья, на которых ещё держалась листва. Лян Хэчэн сходил подстричься и теперь весьма воодушевлённо стоял в очереди, чтобы посмотреть новую выставку.

Бродя по залу, он заметил шестигранную чашу для воды с золотой росписью. Этот экспонат не был какой-то редкостью, но вот человек в солнцезащитных очках, остановившийся перед демонстрационной витриной, представлял собой диковину.

В целях защиты культурных реликвий в музеях нельзя включать слишком яркий свет, поэтому ношение здесь солнцезащитных очков вредно для глаз. Лян Хэчэн, проходя мимо, бросил вскользь, как бы обращаясь к самому себе:

— Нижняя часть бирюзового цвета. Этот оттенок немного безвкусен.

Стоящий рядом человек, даже не поворачивая головы, заспорил:

— Внутренняя часть сделана из квасцовой красной глазури*, а внешняя сторона пастельного оттенка. Смешивать красное с зелёным** — вот что безвкусно, прямо как ты.

* Квасцовая красная глазурь, также известная как «железная красная глазурь» — низкотемпературная глазурь с оксидом железа в качестве основного красителя; позже краска становится слегка оранжевого цвета.

** «Смешивать красное с зелёным» (红配绿狗臭屁) — китайский фразеологизм, означающий «одеваться безвкусно».

Двое стариков встали лицом к лицу, притворно улыбаясь. Они не нравились друг другу, однако не отходили один от другого ни на шаг и, как приклеенные, продолжали ходить по музею. Они всё время спорили и шумели.

Войдя в очередной зал, Чжан Сынянь заметил:

— Слышал, ты болен и не можешь работать?

— Не могу, но это не значит, что я целыми днями слоняюсь без дела, — ответил Лян Хэчэн.

Чжан Сынянь презрительно усмехнулся.

— Ранее я говорил, что у твоего ремесла нет будущего. Заболев, тебе только и остаётся прекратить работать. В отличие от меня — ведь пока я могу видеть хоть одним глазом, мне работать ничто не мешает. Так почему бы тебе не попросить меня стать твоим учителем и не сменить деятельность?

У Лян Хэчэна не было сил, чтобы ругаться, хотя ему было интересно продолжить бой. Он сказал:

— У меня есть ученик, — и увидев удивление на лице собеседника, продолжил. — Ты считаешь себя номером один только потому, что я претерпеваю крах? Мой ученик наделён природным талантом, очень умён, и, главное, ему только восемнадцать, а ты скоро умрёшь.

Чжан Сынянь всё ещё улыбался.

— Это я скоро умру? Да ты умрёшь быстрее меня.

Они вышли плечом к плечу в большой и светлый музейный холл.

— Значит, ты, шестипалый чудак, можешь заполучить ученика, а я нет? Мой ученик необыкновенно одарён, и не думай, что он не сможет разглядеть поддельные вещи, созданные твоим учеником.

— Хорошо! Вот и проверим! — громко сказал Лян Хэчэн.

Двое старикашек дали обещание. Они были копьём и щитом — равными по силе друг другу. В любом случае они уже в преклонном возрасте, поэтому пусть их ученики отдуваются за них.

Тем временем Дин Ханьбай и Цзи Шенью находились в полном неведении относительно этого и сейчас вместе любовались картиной. Ханьбай достал свою печать и нагло поставил её на бумаге прямо поверх стиха. Шенью ругался на него из-за этого, но тот не обращал на ругань внимания и продолжил поправлять рисунок.

— Эй, почему вы, жители Янчжоу, пропускаете строчку стиха?

Дин Ханьбай давно заметил это, но только сейчас упомянул. Когда Шенью обернулся к нему, тот держал кисть и писал под строчкой «садовый пруд крадёт весенний свет»: «И сейчас день становится длиннее».

Их взгляды встретились, лица раскраснелись, и они к чёртовой матери позабыли, что сейчас — осень.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: идёт перевод

http://tl.rulate.ru/book/48282/2935230